– Так вот как вы отдыхаете! – неожиданно для самой себя воскликнула я. – Там, внизу, в клубе, все веселятся и танцуют, общаются, любят друг друга… В общем, живут. А вы вынуждены проводить время в закрытых VIPзалах, избегая повышенного внимания к своей персоне. Разве это не скучно?
– Тебе хочется туда, к людям? – упавшим голосом спросил Роберт.
«Нет, идиот! Мне сейчас хочется поцеловать тебя, но лучше никому не знать об этом!»
Чтобы не выдать свои мысли, я отвела взгляд и стала разглядывать свои туфли.
– В Лондоне запрещено курить в общественных местах, – неожиданно сообщил Стронг.
– Да, я, в общем-то, и не собиралась, – моя растерянность была очевидной, – не курю, и другим не советую.
– В этом заведении можно курить кальян, – не слушая меня, возвестил мой спутник, – тебе ведь нравится кальян?
Его взгляд сверкнул в противоположном углу комнаты, словно осветив полумрак, царящий вокруг.
– Давайте кальян, – легко согласилась я. – В России почти в каждом уважающем себя ресторане предлагают его. И я пару раз пробовала, так что и сейчас не откажусь.
Стронг кивнул и нажал на кнопку звонка. Через минуту к нам вошла миловидная девушка в изящном одеянии, с копной иссиня-чёрных вьющихся волос, и улыбнулась мне. Затем повернула своё лицо к Роберту и с почтительной вежливостью, опустив глаза, приняла заказ.
Так как есть мне совсем не хотелось, Роберту удалось уговорить меня лишь на зелёный чай с чабрецом. Подумав, я попросила тарелку свежих лесных ягод.
Девушка церемонно поклонилась и ушла.
Мы расположились на мягких диванах, стоящих друг напротив друга, и неожиданно легко разговорились. Могло показаться, что мы были знакомы целую вечность. Вся неловкость между нами куда-то испарилась. Наверное, расслабляющая обстановка этого места, прекрасный вид на Лондон и приглушённый свет так действовали на нас. Я забыла об официозе и о Лавровском, охотно позволив Стронгу вовлечь себя в беседу.
Он рассказывал о том, что дважды побывал в Москве, и оба раза – по делу. Жил в центре, рядом с Кремлём. Русские девушки показались ему очень красивыми, как и столица нашей страны. Хорошо отзывался о московских ресторанах и клубах, говоря, что такого великолепного обслуживания не встречал почти нигде. Разумеется, только в своём родном Лондоне.
– В Москве много свободы и мало условностей. Всё очень демократично, – заметил он. – Знаешь, именно там, у вас, я впервые попробовал кальян. Не помню, кто меня на это подбил и с кем я курил, но мне почему-то запомнился этот опыт. И захотелось повторить его именно с тобой.
Я улыбнулась и ответила:
– Почему нет?
Вскоре в дверь постучали, и плечистый холёный парень внёс в комнату увесистый агрегат. Я догадалась, что это тоже своего рода кальян. Только более затейливый, чем мне приходилось видеть раньше. Он установил чашу из грейпфрута, и занялся углями. Затем взял трубку и с нескрываемым удовольствием вдохнул в себя ароматный дым. Улыбнулся, одобрительно покачал головой и протянул трубку Роберту. Тот распаковал одноразовую насадку, надел её на металлический наконечник и закурил.
– Как в Москве, – улыбнулся он, выпуская изо рта тонкую струйку белого дыма.
Мне показалось очень странным, что у Роберта Стронга, который так много путешествует по миру и видел много прекрасных мест, возникла непреодолимая привязанность именно к России. Может, у парня в Москве случился сумасшедший роман? Я покосилась на него: спросить или не спросить? Нет, это будет верхом неприличия. Воздержусь, пожалуй, от неделикатных вопросов.
Сделав пару затяжек, Роберт протянул мне трубку.
Табак был вишнёвым, с привкусом мяты. Я выдохнула струю дыма и блаженно растянулась на диване.
– Ты похожа на довольную жизнью кошку, – заметил Стронг.
– Ты любишь кошек? – живо отреагировала я.
– Не очень, – признался мой собеседник, – гораздо больше я люблю собак.
– Вот уж кто мне совсем не нравится! – воскликнула я. – Они слюнявые и приставучие. И ещё продадутся с потрохами за кусок колбасы. А кошка никогда не будет есть из чужих рук!
– А как же собачья преданность? – удивлённо спросил Стронг. Похоже, парень был всерьёз озадачен моими словами.
– А мне не нужна ничья преданность. Хочу, чтобы меня любили лишь те, кого люблю я. Чувства остальных меня мало волнуют! – пожалуй, чересчур резко ответила я.
– Ты сейчас про животных или про людей? – Насмешливый голос Роберта сумел вывести меня из спокойного состояния.
Я смутилась. Как может рассуждать о человеческих отношениях, любви и верности тот, кто ничего не понимает в этом? Кому нужны теории? К чему лицемерные заявления, если хочешь говорить только правду? Наверное, мне следует помолчать.
Виновато глядя на Роберта, я пробормотала:
– Этот кальян ударил мне в голову. Нужно немного размяться и прийти в себя.
Я встала с дивана и снова подошла к окну. Прохладный воздух ночного города и табак с вишнёвым привкусом и впрямь опьянили меня. По-прежнему глядя на лондонские огни, мерцавшие где-то внизу, я стала покачивать бёдрами в такт тихой музыке, доносившейся до меня из динамиков. Вскоре подключились и остальные части моего тела. Сначала неуверенно, как будто между делом, потом отдаваясь своим желаниям всё сильнее и сильнее, я развернулась и стремительно вышла на самый центр комнаты, оказавшись всего в какой-нибудь паре метров от Роберта. Танец всё сильнее и сильнее захватывал меня, и вот я уже плавно и грациозно двигаюсь по выложенному мрамором полу, скинув неудобные туфли. А Стронг, словно заворожённый, наблюдает за мной со своего дивана, не говоря ни слова. Мне не было страшно, что я могу показаться этому голливудскому снобу легкомысленной или ненормальной. Почему-то в глубине души жила уверенность, что он не осуждает меня, а искренне любуется моим спонтанным танцем.
Музыка в голове становилась всё более и более отчётливой, вытесняя из сознания предрассудки и робость. Я тряхнула волосами, и они устремились вверх, чтобы затем, хлёстко и пружинисто, приземлиться на плечи. Стронг протянул ко мне руки и еле слышно попросил:
– Иди ко мне.
Он уже не выглядел расслабленным и умиротворённым, как десять минут назад. В его жестах, осанке, взгляде сквозило напряжённое стремление хищника заполучить свою добычу во что бы то ни стало. Нагнать её, подчинить себе, навязать свою волю. Но меня не напугал этот противник. Я жаждала его власти над собой, хотя и чувствовала, что могу дать любой отпор, если возникнет такая необходимость.
Продолжая двигаться под музыку, я отрицательно покачала головой, отказываясь приближаться к Стронгу. Между нами возникла странная игра, названия которой никто из нас не знал. Мой танец волновал англичанина, а меня сводили с ума его глаза, озарённые безумной страстью.
– Иди ко мне, – снова позвал он. Его голос, слегка охрипший от волнения, заметно дрожал. В моих висках заклокотал пульс. Внизу живота потеплело, а во рту пересохло, как в пустыне.
