Я решительно двинулась к двери, намереваясь сказать англичанину всё, что не смогла сказать там, при всех. Тогда меня на время покинули силы, и спорить с мнением Стронга не представлялось возможным. Я бы точно проиграла. Но теперь уверенность вернулась, пускай благодаря шампанскому, а вместе с ней появилась горячая потребность отстоять свою честь.
Эх, надо было пить там, в ресторане. Лавровский же предлагал!
Я резко отрыла дверь, и в упор уставилась на Стронга. Он стоял на пороге моей комнаты, безмолвный и бледный, словно гипсовая скульптура. Его глаза снова зажглись при виде меня.
– Заходи, – резковато пригласила я, не обращая внимания на его странный взгляд.
Роберт шагнул вперёд, чуть не наступив мне на ногу. Я машинально закрыла дверь и отступила назад, увеличивая расстояние между нами.
– Хочешь шампанского? – любезно осведомилась я.
А сама подумала: как он хорош сегодня! Элегантный чёрный смокинг, белоснежная рубашка, а главное, глаза – серые, бездонные. И как они только могут так быстро менять свой цвет? То, минуту назад, полыхали огнём и вот уже опять – почти прозрачные, словно горный хрусталь.
Там, в ресторане, я почти не замечала ничего, кроме этих глаз, – ни его одежды, ни людей вокруг нас, ни-че-го. А теперь, выпив для храбрости, я уже вполне откровенно рассматриваю англичанина, забыв о всяком приличии.
Роберт шагнул ко мне и взял из моих пальцев фужер с шампанским, из которого я намеревалась выпить.
– Не возражаешь? – уточнил он бархатным голосом и в следующую секунду опрокинул в себя всё содержимое бокала.
Я натянуто улыбнулась и пожала плечами: не очень-то вежливо с его стороны лишать девушку фужера. Что же, не беда. Выпью и из горла. Я поднесла бутылку к губам и сделала большой глоток. Пузырьки защекотали нёбо, стало немного неприятно, и захотелось покашлять. Я с трудом сдержалась, не желая выглядеть посмешищем со стороны. Роберт наблюдал за мной с нежной улыбкой, словно взрослый – за неразумным ребёнком, который делает первые попытки удержать в руке ложку.
– Что тебя так развеселило? – хмуро спросила я, стараясь не смотреть на Стронга.
– Мне совсем не смешно, – ответил он, помедлив.
Я снова отхлебнула из бутылки. На этот раз глоток был последним. На донышке ещё оставалось немного шампанского, но допивать его не хотелось.
Я молча поставила бутылку на пол и плюхнулась на ковёр рядом с диваном. На сам диван почему-то садиться не захотелось. Наверное, сказывалось то обстоятельство, что я была немного навеселе. Стронг медленно приблизился ко мне и опустился рядом. Снял пиджак и небрежно бросил его на журнальный столик. Мы сидели в головокружительной близости друг от друга и молчали. Интересно, куда делась моя решимость отстоять свою правду? Почему я не объясняю ему, что Лавровский – не мой мужчина? Почему не оправдываюсь? Почему не обвиняю Стронга в том, что он прилюдно объявил следующее: я – игрушка в руках Николая, которая готова спать с каждым, на кого он укажет?! Стронг ведь именно так и сказал!
Ну, почему, когда этот англичанин рядом, в моей душе наступает смятение? Почему больше не хочется слов? Почему лицо начинает пылать, а ноги тяжелеют, словно сделаны из камня? Почему хочется смотреть, не отрываясь, в эти глаза и раствориться в них, словно сахар в горячем чае?
– Николай сказал, что вы с ним – не вместе, – почти беззвучно, одними губами, произнёс Роберт, на мгновение коснувшись своим плечом моего плеча. Он смотрел прямо перед собой, словно боялся попасть под влияние моего взгляда.
– Что ещё сказал тебе Николай? – настороженно спросила я.
Странный у нас разговор: сидим рядом, но не смотрим друг на друга.
Будто подслушав мои мысли, Роберт отлепил взгляд от стены, полностью развернулся ко мне и сказал, уже вполне громко:
– Лавровский сказал, что влюблён в тебя. Но ты не даёшь ему ни малейшего шанса. Как будто не замечаешь вовсе, что с ним творится.
Я медленно повернула лицо к Роберту. Сказать, как всегда, было нечего. Да и как описать словами всё то, что в последнее время происходит с моей жизнью?! Как рассказать про Навигатора и про наши перемещения в искусственно созданных реальностях? Как лучше охарактеризовать свои ощущения, после того что я увидела в компьютере, попав в загадочный дом? Можно ли говорить об этом с нормальным человеком, далёким от всего этого? Вряд ли…
– Знаешь, когда я решил, что вы с Лавровским любите друг друга, со мной что-то произошло. Думал, прибью его. А тебя запихну в машину и отвезу к себе. И никогда уже не отпущу.
Я посмотрела в суженные зрачки своего собеседника. Он не обманывал. В тёмных кружках полыхал огонь. А светлые радужки были безмятежно-прозрачные, как холодные звёзды. Эти полыхающие зрачки и ясные глаза – как огонь на фоне звёздного неба. Огонь на фоне звёздного неба… Где я это видела? Где?
Нахмурившись, я молчала, никак не реагируя на слова Роберта. Со мной так всегда – если не могу чего-нибудь вспомнить, буду мучиться до тех пор, пока память услужливо не поднесёт мне нужную разгадку.
– Ты… Испугалась моих слов? – Стронг озадаченно изучал моё лицо. – Прости, я не хотел.
– На самом деле нет. Всё хорошо, просто не привыкла пить, вот и торможу.
Я постаралась, чтобы моя улыбка выглядела максимально беззаботной.
– Расскажи что-нибудь о себе, – попросил Роберт, легонько коснувшись указательным пальцем моего подбородка. Он словно хотел проверить, существую ли я на самом деле или являюсь лишь плодом его воспалённого воображения.
– Что именно? – глухо поинтересовалась я.
– Ну, что хочешь. Какую музыку слушаешь, какие книги читаешь, какие фильмы тебе нравятся? Сколько хочешь детей?
– Тебе всё это действительно интересно?
– Да. Не знаю, почему, но интересно.
– Боюсь, мой английский слишком плох, чтобы подробно описывать то, чем я живу.
– Хотя бы попытайся. Назови три музыкальные композиции, которые запали тебе в душу.
Как он любопытен, этот Роберт! Но мне нравится. Я на мгновение задумалась – что ему ответить. Потом стала перечислять:
– «Don’t cry tonight», «English man in New York», «Let me sign». Ты знаешь, кто их исполняет, не так ли?
– Каждый знает, – Роберт пожал плечами. – А какой стиль в музыке тебе ближе?
– Как не странно, я люблю электронную танцевальную музыку. Под неё можно сосредоточиться и многое обдумать. Она не отвлекает, не перетягивает на себя внимание.
– Тебе нравится какой-то конкретный диджей? – Интерес в глазах Роберта был абсолютно неподдельным. Такое невозможно было сыграть. Я немного осмелела, осознав это. Он больше не обвинял меня во всех смертных грехах, а, напротив, с дотошным любопытством выяснял, что я люблю.
– Знаешь, в этом-то и есть самая большая прелесть электронной музыки: это очень живая субстанция. Она постоянно меняется, трансформируется под воздействием времени. Появляются новые звуки и ритмы, и потому канонов просто не существует. Сейчас танцполы разрывают одни диджей, а завтра им на смену придут другие. И ты вовсе не обязан знать их поимённо, потому что мода быстро проходит. И остаётся лишь музыка. Хотя, знаешь, мне очень нравятся наши, русские электронщики. Особенно, питерские. У них очень правильное звучание, если ты понимаешь, о чём я.
