Она неловко переступила с ноги на ногу.
— Как Вандербилд?
— Все как я ожидал.
— Это хорошо или плохо?
Вместо ответа он кивком показал на прокатную машину:
— Едешь домой?
— Сегодня у нас самолет.
Она заправила волосы за ухо, ненавидя себя за скованность и смущение. Словно они совсем чужие!
— Ты уже закончил семестр?
— Нет, Экзамены на следующей неделе, так что я сегодня улетаю обратно. Заниматься оказалось труднее, чем я ожидал, поэтому придется сидеть по ночам.
— Ничего, скоро приедешь домой на каникулы. Несколько прогулок по пляжу, и будешь как новенький.
Ронни изобразила улыбку.
— Вообще-то родители берут меня с собой в Европу. Проведем Рождество во Франции. Они считают, что мне важно увидеть мир.
— Здорово!
Уилл пожал плечами.
— Как насчет тебя?
Она отвела глаза, снова и снова вспоминая последние дни, проведенные с отцом.
— Собираюсь попросить о прослушивании в Джульярде, — медленно выговорила она. — Посмотрим, захотят ли они меня принять.
Он впервые улыбнулся, и она увидела проблеск той неподдельной радости, которая так часто посещала его в эти теплые летние месяцы.
Как ей не хватало этой радости, этого тепла, во время долгого марша осени и зимы...
— Вот как? Я очень рад. И уверен, что ты поступишь!
До чего же противно, что они оба ходят вокруг да около! Это так неправильно, если вспомнить, что было между ними когда-то и что они выдержали вместе.
Она глубоко вздохнула, стараясь держать в узде эмоции. Но это было так трудно, а она ужасно устала.
Следующие слова сорвались с губ почти автоматически:
— Я хочу извиниться за все, что тебе наговорила. Я не хотела тебя обидеть. И не следовало срывать на тебе...
Он шагнул к ней и потянулся к ее руке.
— Все в норме. Я понимаю.
Стоило ему прикоснуться к ней, и все так долго сдерживаемые чувства вырвались на поверхность, сметая с таким трудом обретенное самообладание.
Она зажмурилась, пытаясь остановить слезы.
- Но если бы ты сделал то, что требовала я, тогда Скотт...
Уилл покачал головой.
— Скотт в порядке. Можешь не верить, но он получил свою стипендию. А Маркус в тюрьме...
— Но мне не следовало говорить тебе все эти ужасные вещи! — перебила она. — Тогда лето кончилось бы совсем по-другому. Мы не должны были расставаться подобным образом. И это я во всем виновата! Ты не представляешь, как больно сознавать, что это я прогнала тебя...
— Ты не прогнала меня. Я собирался уезжать, если не забыла, — мягко напомнил он.
— Но мы даже не попрощались по-человечески, не переписывались, и было так трудно смотреть, как умирает па... Я хотела поговорить с тобой, но знала, что ты злишься, и...
Она расплакалась.
Уилл притянул ее к себе и обнял. А Ронни продолжали раздирать противоречивые эмоции.
— Тише, — прошептал он. — Все хорошо, и я вовсе не так уж сильно злился на тебя.
Она обняла его изо всех сил, отчаянно цепляясь за то, что их когда-то соединяло.
— Но ты позвонил только дважды!
— Потому что знал, как твой па в тебе нуждается. И хотел, чтобы ты сосредоточилась на нем, а не на мне. Помню, что было с нами, когда умер Майки. И помню, как жалел, что мы не общались чаще. Я не мог так поступить с тобой.
Она зарылась лицом в его плечо. Он молча обнимал ее. Ронни думала только о том, как он нужен ей. Как нужны его руки, его шепот, уверенная, что когда-нибудь они непременно будут вместе.
Уилл крепче прижал Ронни к себе и пробормотал ее имя. Чуть отстранившись, она увидела, что он улыбается.
— Ты носишь браслет, — прошептал он, касаясь ее запястья.
— Ты навсегда в моих мыслях.
Она робко улыбнулась.
Он приподнял ее подбородок и заглянул в глаза.
— Я позвоню тебе, хорошо? Как только вернусь из Европы.
Ронни кивнула, отчетливо сознавая: это все, что у них осталось. Да, этого недостаточно, но они идут разными дорогами, отныне и вовеки. Лето кончилось. И теперь у каждого начнется своя жизнь.
И это правда, но какая ненавистная!
— Хорошо, — прошептала она.
Эпилог
Ронни
Несколько недель после похорон Ронни одолевали смятение и сумятица в мыслях, чего и следовало ожидать в таком состоянии. Были дни, когда она просыпалась уже в тоске и часами вспоминала последние несколько месяцев с отцом, слишком подавленная скорбью и сожалением, чтобы плакать. После их ежедневного общения было трудно смириться с тем, что этого больше никогда не будет. Что, как бы она в нем ни нуждалась, отец отныне недосягаем. Она необычайно остро чувствовала его отсутствие и иногда срывалась на окружающих.
Но подобные дни теперь были не так часты, и Ронни чувствовала, что со временем скорбь немного притупится. Забота об отце изменила ее, и теперь она непременно выживет и чего-то добьется. Именно этого хотел бы отец, и Ронни почти слышала, как он напоминает, что она куда сильнее, чем сама думает. Отец не хотел, чтобы она месяцами скорбела по нему. Хотел, чтобы она жила собственной полной жизнью, как жил он сам в свой последний год. Больше всего на свете он мечтал, чтобы Ронни нашла свою настоящую дорогу. И Джона. Отец желал бы, чтобы она помогла Джоне оправиться от потери, и со времени возвращения домой Ронни много времени проводила с ним. Через
неделю после их возвращения Джону отпустили на рождественские каникулы, и Ронни водила его на самые интересные экскурсии. Возила кататься на коньках в Рокфеллер-центре, привела на самый верх Эмпайр-Стейт-билдинга, показала скелеты динозавров в Музее естественной истории, а потом они заглянули в магазин игрушек «Фао Шварц» на Пятой авеню, где как раз шла рождественская распродажа. Ронни всегда считала подобные места приманкой для туристов, причем весьма банальной. И как ни странно, они оба прекрасно проводили время.
Но бывали и тихие минуты, когда они вместе смотрели мультики, рисовали, сидя за письменным столом, а однажды по просьбе Джоны она даже ночевала на полу в его комнате. В такие моменты они вспоминали лето и рассказывали друг другу истории об отце.
И все же что-то беспокоило Джону: Ронни видела это. Все выяснилось как-то вечером, когда они пошли гулять после ужина. Дул ледяной ветер, и Ронни сунула руки в карманы. Джона неожиданно выглянул из глубин своего капюшона:
— Ма тоже больна? Как папа?
