– Чуть живой, – согласился Хейти, который, похоже, пригрелся в уютном большом кресле и слегка задремал. Сергей и сам бы придавил минуток тышу двести, но это потом, в камере… Сейчас главное – уговорить генерала, который, похоже, уже уговорился. А что ему, он и не рискует ничем, если что – посадил до выяснения обстоятельств. Умница, а не генерал.
Бельский выпил, поискал, чем закусить, не нашел и отобрал у Свинтуса более-менее целый листок капусты. Вкусно захрустел, потом подошел к своему столу, нажал кнопку селектора:
– Вызовите Старикова. С машиной, да.
– Генку, что ли? – спросил Сергей.
– Его.
Стариков был старый знакомец еще по академии, мужик хороший, болтать не будет. В молчаливом ожидании они допили вторую бутылку, и генерал заметил:
– Споил вам, сволочам, неприкосновенный запас.
– Воздается, товарищ генерал, – сказал Сергей. Сейчас он был готов расцеловать морщинистую физиономию Бельского. У них появлялся по крайней мере день, притом день спокойный, с едой, под охраной.
– А свинку вы где мою взяли? – поинтересовался капитан.
– В кабинете твоем забрал. Жалко скотину стало, сдохнет ведь… Хотел внуку отнести, да она как-то прижилась у меня, развлекает, настроение создает…
– Ну, спасибо. А то я, признаться, волновался.
Стариков лишних вопросов не задавал. Он погрузил их в «бобик» и отвез в отделение на Толстого, где сдал дежурному, наказав посадить в камеру, хорошо кормить и никого не пускать ни с какими бумагами, пока не поступит личное разрешение от начальника управления. Ошарашенный дежурный – белобрысый лейтенантик, которого Сергей не знал, – едва ли не с почестями проводил их в КПЗ и даже выгнал оттуда мирно спавшего пьяницу, тот уходить не хотел и плакался, что уже очень поздно и домой он не доберется.
– Спокойной ночи, – пожелал лейтенант и ушел, заперев дверь.
Хейти тут же заснул, устроившись на жесткой лежанке, а к Сергею сон не шел. Поди ж ты, совсем недавно только того и хотелось, что упасть и уснуть. А теперь вот ни хрена не получается…
Вспомнились слова генерала: «Хрен знает сколько народу вы там положили». А действительно, он ведь до последнего не думал, старался не думать о неминуемых жертвах Понятно, что они там по ночам не работают, нет такой нужды, но охрана-то была… И старик-сторож, которого уложил Хейти со своими «тараканами»… И Кожемякин, хоть его уж совсем не жалко, но ведь убил-то тот же самый Хейти, мирно сопящий в метре от Сергея.
Страшно.
Жутко.
И никаких угрызений совести. То ли перегорело, то ли и не было их вовсе…
И внеземное чудо, сгоревшее в подвалах института, тоже не жалко. Если все, что они сумели оттуда выковырнуть за столько лет, – это мерзкие штучки для штамповки зомби, туда этому чуду и дорога. Не лекарство от рака или СПИДа, не вечный двигатель, не антигравитация…
А какие они были? Лежали, наверное, в капсулах больших и прозрачных, наполненных фосфоресцирующей жидкостью… Или в морозильниках. А что еще вернее, разобрали их еще полвека назад на органы и развезли по стране… Как, между прочим, могли развезти и хитрую начинку, так что рванули мы институт или не рванули, а следы-то остались, следы никуда не делись… И пластинка. Осталась у Борисыча в мусорном ящике. Одна надежда, выбросит он ее. А может, и не выбросит. Может, отнесет куда следует, когда услышит, в какую историю вляпался капитан милиции Слесарев.
Так какие же они были?
Зеленые человечки с маленькими ртами и лягушачьими зенками?
Или со щупальцами, костисто-слизистые, как в дерьмовом ура-патриотическом боевике «День независимости»?
Или такие же, как мы? Только начинка другая. Желудок, к примеру, в голове, а мозги – в заднице.
Сергей хихикнул.
Ах да. Старик Жабенко сказал: «Как жабы, только с волосами». Забыл, совсем забыл…
Смешно. Жабенко – жабы.
Ква-ква.
Некстати – или кстати – припомнилась песенка его, и Сергей забормотал под нос:
Кто здесь самый главный анархист?
Кто здесь самый хитрый шпион?
Кто здесь самый мудрый судья?
Кто здесь самый удалой Господь?
Неба синь да земли конура.
Тебя магазин да меня дыра.
Пока не поздно – пошел с ума на х…!
Пока не поздно – из крысы прямо в ангелы.
На картинке – красная морковь Поезд крикнул – дернулась бровь Лишь калитка по-прежнему настежь Лишь поначалу слегка будет больно
Бери шинель – пошли домой,
Бери шинель – айда по домам.
Эй… – тихонько позвал его проснувшийся Хейти.
Сергей обернулся.
– Пою вот, – смущенно сказал он.
– Что за песня?
– Группа такая, «Гражданская Оборона».
– Название странное.
– У вас и таких небось нету. Один этот… Тынис Мяги, – обиделся Сергей. – Жирный такой. Он жив еще?
– Не знаю. Я «Роллинг Стоунз» люблю.
– Вот и слушай.
Посидев в молчании, Сергей хотел сказать эстонцу еще что-нибудь обидное, но тот снова уснул. Сон упорно не шел, и Сергей побродил по камере, почитал однообразные надписи на стенах.
«Выйду отсюда… Если выйду, подам заявление в Чечню. Не смогу здесь больше, – решил он, – Но это все вилами на воде… Если в органах оставят, если не прихлопнут, если вообще что-то будет ПОСЛЕ. Вот господин Карутар спокойно поедет в Эстонию… Если опять же не помрет в дороге от инфаркта, например. Инфаркты у нас делать умеют».
Надо спать. Спать.
Посчитать, что ли, белых тигров?
Сергей опустился на доски, устроился поудобнее, закрыл глаза.
Один белый тигр…
Два белых тигра…
Три белых тигра…
Четыре белых тигра…
Пять белых тигров…
Сергей хихикнул: лейтенант его с перепугу даже не обыскал, и автомат по-прежнему был тут, больно давил на ребра. Сижу в КПЗ с автоматом… Анекдот.
Четыре белых тигра…
Нет, четыре уже, кажется, было.
И пять было. Кто вообще придумал этот бред? Он только отвлекает. А еще, говорят, овечек считают, которые прыгают через барьерчик, и бегемотиков каких-то…
«Хорошо Хейти. Спит без задних ног, если только не притворяется и не обдумывает, как бы меня прищучить. Словно с миной замедленного действия сосуществую. А ну как я усну, а он меня душить станет?
Чушь.
Столько моментов уже было, а я жив.
А ну-ка, еще раз…»
Один белый тигр.
Два белых тигра.
