Капитан привык чтить традиции и опираться на мнения отцов и дедов. Поэтому он никогда ранее не подвергал сомнению негласный принцип, утверждавший, что сердце женщины необходимо завоевывать в бою с соперником, даже если это бой ума и воспитания. Однако с Шарифой вышло все не так, она сама пошла с ним, просто, без каких-либо сомнений, сожалений и колебаний, и ему при этом был приятен каждый ее жест, улыбка, взгляд, выражающие согласие, ожидание, веру, надежду и желание быть женщиной. Никифор никогда не думал, что ему будет доставлять такую радость и удовольствие даже процесс знакомства, свидетельство отклика сердца, ее реакция на его жесты и поведение, и это изумление от удивительного открытия мира совершенно чужой и незнакомой женщины так и осталось с ним. Но еще больше его поразила не ее решительность, с какой она расставалась с прошлой жизнью, а ее реакция на слова Никифора, когда он под утро сообщил Шарифе, что уезжает на несколько дней по делам.
– Будь осторожен там, куда ты едешь, – прошептала она ему на ухо, не размыкая объятий; они лежали на кровати утомленные практически бессонной ночью. – Ваш замысел может провалиться.
Никифор замер.
– Откуда ты знаешь о замысле?
– Может быть, я ведьма.
– Я серьезно.
– И я серьезно. Не знаю, чем ты занимаешься, и знать не хочу, но твоя работа опасна и чревата бедствиями. Прошу тебя, будь осторожен. У меня в Москве нет защитников…
– Я не могу взять тебя с собой.
– Знаю, потому и не прошусь. Буду ждать здесь.
– Я могу отправить тебя к моей маме в деревню.
– Нет, я ведь работаю. Не волнуйся, ничего со мной не случится. Только приезжай быстрей…
Конечно, он пообещал ей вернуться как можно быстрей, но не волноваться за судьбу Шарифы не мог. Ее родственники с неконтролируемой психикой вполне способны были похитить женщину и увезти в Чечню. Или спрятать где-нибудь так, что никто не найдет. На это они были мастера.
Полюбовавшись на Угличскую и Богородицкую башни бывшего Спасо-Преображенского монастыря, на Святые ворота, сооруженные еще в шестнадцатом веке, Никифор не торопясь побрел по улице Собинова, останавливаясь возле попадавшихся на пути киосков, потом свернул на улицу Некрасова, ведущую к центру города. Купил сувенир – зажигалку в виде человечка с высунутым языком, позабавился продукцией местной конфетной фабрики, выпустившей партию леденцов в форме человеческого мизинца. Видимо, дизайнеры фабрики решили не отставать от западных производителей, выкинувших в прошлом году на прилавки магазинов Москвы наборы «праздничных» леденцов: гробики, скелетики, черепа, берцовые кости и нечто похожее на человеческий эмбрион, а также совсем уж «прикольную» молочную карамель в виде маленьких кучек дерьма. Никифор видел эти изделия собственными глазами, поражаясь тому, что торговля этими конфетками шла достаточно бойко.
Солнце наконец зашло за линию домов, готовясь нырнуть за горизонт. Температура воздуха слегка упала, подул ветерок, и улицы Ярославля оживились. Выйдя на проспект Ленина, Никифор нашел недалеко от памятника вождю мирового пролетариата кафе и сел под зонтик с кружкой холодной «Балтики» и орешками. Думать о предстоящем задании не хотелось, мысли текли лениво, и капитан сидел и отдыхал, расслабившись до степени почти полного безразличия к окружающей среде. И тем не менее сторожевой «пес» организма, не дремлющий ни днем, ни ночью, вдруг «поднял голову и зарычал». Никифор очнулся, незаметно оглядел сидящих за соседними столиками людей и увидел худого длинноволосого парня в кожаной безрукавке, делающего вид, что он ищет свободный столик. Однако бегающие глаза парня выдавали его с головой, он явно искал жертву. И нашел. Недалеко от Никифора, рядом с узорчатой решеткой ограды летнего кафе, сидели две женщины: средних лет, рыжеволосая, крупнотелая и женщина помоложе, черноволосая и смуглая, чем-то напоминавшая Шарифу. У обеих были сумочки: рыжеволосая повесила свою на спинку стула, а черноволосая положила ее на столик и закурила. Перед обеими стояли стаканы с молочным коктейлем.
Молодой человек оглянулся, посылая кому-то сигнал, двинулся к столику женщин. Никифор проследил за его взглядом и увидел в десяти шагах от кафе серую «Ладу» двенадцатой модели, с распахнутой задней дверцей, за рулем которой сидел еще один хипповатый вьюнош в черной кожаной безрукавке.
Никифор все понял. В голове мелькнула мысль: на хрена это тебе надо? Не вмешивайся. Однако сознание автоматически включилось в боевой режим, он просчитал действия носителей кожаных безрукавок и встал в точно рассчитанный момент.
Проходивший мимо столика с женщинами парень с кружкой пива вдруг плеснул пивом в лицо черноволосой молодухи, схватил ее сумочку, сдернул со стула ремень сумочки рыжеволосой толстухи и прыгнул через ограду, собираясь нырнуть в поджидавшую его «Ладу». Но в этот момент он запнулся о подставленную Никифором ногу и с ходу сунулся носом в асфальт. И только после этого поднялся визг: ограбленные женщины опомнились и закричали.
Никифор сделал шаг к поднимавшемуся с ошеломленным видом бандиту, нанес ему незаметный укол пальцем в нервный узел на спине, и тот снова упал. Капитан же продолжал идти мимо, как ни в чем не бывало, и скрылся с места происшествия до того, как свидетели нападения поняли, в чем дело. Крики, шум, возня подсказали Хмелю, что уйти грабителю не удалось. Напарник же его, увидев эту сцену, дал газ и умчался, проявив хорошую реакцию.
Желание посидеть в прохладном уютном уголке прошло. Никифор направился к гостинице «Турист», размышляя над своим неприятием откровенного бандитизма и над вмешательством в дела, его не касающиеся. В конце концов он пришел к выводу, что не имел права вмешиваться, рискуя попасться на глаза как террористам, похищающим людей, так и представителям правоохранительных органов. Подумал: хорошо, что никто не видел его самодеятельности. И в это время его окликнули:
– Эй, Петрович, подожди.
Никифор оглянулся. Его догонял потный Лёнчик.
– Нагулялся? – полюбопытствовал капитан.
– Скучно стало, – признался старлей. – Ни выпить нельзя, ни по бабам, а городские красоты меня мало волнуют. А ты герой, Петрович.
– Ты о чем? – нахмурился Хмель.
– Да видел я, как ты уронил того балбеса в кожанке. Комар носа не подточит. Все было сделано на высшем уровне. Молодец.
Лёнчик заметил, как изменилось лицо капитана, рассмеялся и хлопнул его ладонью по плечу.
– Не боись, Петрович, полковник ничего не узнает. Хотя я бы на твоем месте не рисковал. Боком может выйти. Ты в тюрьме не сидел?
– Ты, что ли, сидел? При чем тут тюрьма?
– При том, что, если мы залетим, никто нас из СИЗО выручать не будет, придется выкручиваться самим. Мой друг Коля Рудин вот так попался и просидел три года за решеткой за превышение мер обороны. Банда за ним пошла на пустырь, а он спец был – не хуже тебя. От той банды только двое в живых осталось. Вот с тех пор он и заклялся вмешиваться в правосудие и говорить правду. Как он любит говорить теперь: тюрьма научит отличать плохое от очень плохого.
