Это судьба! – мелькнула радостно-удивленная мысль. Софья с легкой растерянностью посмотрела на Тарасова, встретила его задумчиво-утвердительный, успокаивающий и одновременно волнующий взгляд, и поняла, что он чувствует то же самое. Их руки соприкоснулись. Пауза длилась больше, чем необходимо, и проводница недовольно проворчала, кинув завистливый взгляд на Софью:
– Проходите в вагон, не задерживайте пассажиров.
Только после этого они опомнились, и Тарасов, подхватив обеих девочек, шагнул в тамбур.
Под этим впечатлением радостного ожидания они и ехали, проговорив всю дорогу от Ярославля до Москвы, пока девочки, познакомившись, играли и вели свои детские разговоры. О чувствах не было сказано ни слова, но Тарасов твердо знал, что найдет женщину, где бы она ни была, хоть на краю света. Потому что ему встретилась не просто красивая женщина, притягивающая взоры мужчин, а особое состояние материи, без которого не стоило жить на свете. Теперь становилось понятно, почему его потянуло не в Вологду, куда он мог бы поехать с Акулиной на автобусе, а в Москву на пассажирском поезде: на вокзале его ждала встреча с Софьей.
Ему в ней нравилось буквально все: естественные жесты, улыбка, удивленно-заинтересованный взгляд, которым она реагировала на некоторые его суждения, то, как она морщит носик и откидывает со лба прядь темно-русых волос, как закидывает ногу на ногу, хмурится, говорит (что за голос – век бы слушал!), смеется или молчит. Потрясающе вкусный травяной, с цитрусовым оттенком, запах ее духов действовал на него возбуждающе, как наркотик, и Глеб с трудом сдерживался, чтобы не начать нюхать воздух, как собака. Он даже не удержался и спросил, какими духами пользуется спутница, и получил ответ:
– Не поверишь, но это отечественные духи «Лицом к лицу» фирмы «Северное сияние». Нравится?
– Очень! – признался он. – Я думал, что такие духи умеют делать только французы.
– Их продукция держится на рекламе и чужом мнении, а наша – на качестве. Причем любая продукция, не только парфюм. Я, например, и одежду покупаю отечественных производителей, разве что туфли ношу итальянские. А ты?
– Не обращал внимания, где и что покупаю, – виновато сказал Глеб, с легким сердцем наблюдая за игрой девочек. – Что нравится, то и покупаю.
О том, что большую часть жизни он ходит в спецодежде, приобретаемой группой обеспечения, Тарасов говорить не решился. Не стал он спрашивать и возраст Софьи, помня высказывание Раневской: настоящий мужчина – это мужчина, который точно помнит день рождения женщины и никогда не знает, сколько ей лет. Мужчина, который никогда не помнит дня рождения женщины, но точно знает, сколько ей лет, – ее муж.
Однако Софья все же заставила его рассказать, что он делал в Ярославле, хотя историю освобождения Акулины Глеб поведал без подробностей, приуменьшив свою роль и похвалив «помогавшую ему группу ОМОНа». После этого Софья стала смотреть на него другими глазами, как на героя, что волновало Тарасова еще больше и радовало одновременно, хотя он и отдавал себе отчет в том, что никогда не сможет сообщить женщине правду – кто он и чем занимается.
Еще больше их сблизило обоюдное признание в отсутствии «второй половины»: Софья оказалась разведенной, а Тарасов давно не жил с женой. Правда, сей факт вскрылся уже перед самой Москвой, и беседу-узнавание пришлось прекратить. Но Глеб совершенно точно знал, что они встретятся и ничто не сможет этому помешать.
Компания молодых «туристов», вожаком которой был черноволосый красавец с серьгой в ухе, приставший к Софье на вокзале в Ярославле, ехала в том же вагоне, но вела себя на удивление пристойно. Видимо, внушение, которое Тарасов сделал парню, подействовало и на всех его приятелей.
Прощались на площади трех вокзалов Москвы недолго.
Софья поцеловала Акулину, подала руку Глебу, глядя ему в глаза:
– Позвонишь?
– Непременно! – кивнул Тарасов, целуя пальцы женщины, потом вдруг неожиданно для себя самого поцеловал Оленьку. – До встречи, кроха. Скоро увидимся.
Брови Софьи прыгнули вверх, она с радостным недоверием посмотрела на дочь, спокойно принявшую проявление нежности от незнакомого, в сущности, мужчины, перевела взгляд на Тарасова.
– Вы делаете успехи, папа Акулины, она никогда никому чужому этого не позволяла…
– Значит, я не чужой, – улыбнулся Глеб. – Давайте, я возьму тачку и довезу вас до дома.
– Не стоит, мы доберемся сами, здесь пять минут езды. Меня дня три в столице не будет, позвони на всякий случай в пятницу вечером.
– Удачи!
– Тебе тоже.
Тарасов взял Акулину за руку, по привычке повел к стоянке служебных машин, где группа «Хорс» держала дежурную «Волгу», потом вспомнил, что он в бегах, и вернулся на площадь, ища глазами Софью с дочерью. Но тех уже не было видно, уехали. Настроение слегка упало, однако предаваться унынию было не в характере Тарасовых, и Глеб перевел мысли на анализ текущей ситуации. Ему предстояло решить множество проблем, главной из которых была Акулина.
Везти девочку к Сергею и Татьяне в Вологду после всех событий не хотелось, оставлять ее в Москве было не с кем. Оставались мама в Нижнем Новгороде, родственники в Ветлуге и дед Евстигней Палыч в деревне Карпунино под Ветлугой. Подъезжая к дому на частнике, Тарасов решил, что отправит Акулю к деду. Хотя бы до конца лета. Потом можно было подумать и над дальнейшей судьбой девочки. Мысль оставить ее с Софьей сначала была робкой и мимолетной, однако вскоре завоевала право на обдумывание, и в глубине души Глеб понял, что хочет уже сейчас предложить женщине стать его женой…
– В омут с головой, – вслух проговорил он, входя в квартиру.
– Что, папа? – с удивлением посмотрела на него Акулина.
Он закрыл дверь, присел перед дочерью на корточки, заглянул в карие, теплые, с золотыми звездочками (папина дочка!) глаза:
– Тебе понравилась Оленька?
– Понравилась, – кивнула Акулина.
– А ее мама?
– Очень, – улыбнулась девочка и лукаво прищурилась. – А тебе она разве не понравилась?
Глеб улыбнулся, чувствуя облегчение.
– Очень!
– Тогда пусть живет с нами. Мы с Олей будем вместе в школу ходить, она тоже перешла в третий класс.
– Значит, ты не против?
– Конечно, нет.
Тарасов подхватил дочь на руки, подкинул, закружил, смеющуюся, но с темными кругами под глазами, по комнате, поставил на пол и строго сказал:
– А теперь марш в ванную!
Акулина чмокнула отца в щеку и побежала мыться.
Глеб разулся, отметив, что в квартире много пыли, бросил на стол в кухне почту – сверток газет и журналов, увидел кончик конверта и вытащил из пачки.
Письмо было от деда. Хмыкнув: надо же, совпадение, только что думал о старике, и на тебе – письмо от него! – Глеб вскрыл конверт.
