– Уснула сразу, как только легла. Даже сказку не дослушала.
Дед пересек двор, зашел в будочку туалета, не заметив лежащее у «пятнадцатой» тело. Вышел, почесываясь, зевнул.
– Не забудь ворота закрыть. И не проспи: в семь уже выезжаем.
– Не просплю, – пообещал Глеб. – С нами Софья с Оленькой поедут, не возражаешь?
– С чего б я возражал? Разместимся как-нибудь.
Дед ушел в хату.
Глеб взвалил на плечи воняющую потом и мочой тушу «быка», отнес к его дому и свалил в палисадник на клумбу с цветами. Затем таким же манером перетащил брата. Посидел возле них несколько минут, ожидая, когда они придут в себя. Сходил к ним в дом, вынес ведро воды и вылил на каждого по полведра. Братья очухались, заворочались, тараща глаза, озираясь, не понимая, как они сюда попали.
– Я мог бы вас кончить еще там, у машины, – сказал Тарасов, передергивая затвор помповика, – и меня бы оправдали, потому что доказательства вашего преступления налицо. – Он пнул ногой канистру с бензином, та упала, бензин начал выливаться на землю. – Вы хорошо меня понимаете?
«Быки» ошеломленно переглянулись.
– Не слышу! – Тарасов направил ствол ружья в грудь светловолосого бугая.
Тот на карачках отполз назад, просипел:
– Понимаем…
Глеб покачал головой.
– Честно говоря, верится с трудом. Пострелять вас прямо здесь, что ли? Или вызвать омоновцев из Ветлуги?
– Не надо, – пробормотал темноволосый брат. – Мы уедем…
– Громче!
– Мы уедем! Завтра… соберемся только…
Глеб с удовлетворением кивнул.
– Теперь верю. Но запомните: дадите хоть малейший повод – и я вас не пожалею! Слово офицера! И не надейтесь на своих братков в милиции, на них тоже управа найдется.
Он повернулся и зашагал прочь, но, сделав два шага, оглянулся, чиркнул спичкой о коробок, поджог его весь и бросил на канистру с бензином. Братья с воплями бросились наутек. Глеб снова двинулся по улице к дому Софьи и не обернулся, когда сзади рвануло.
Брызги горящего бензина разлетелись в разные стороны, попали на стены хаты, и «быки» принялись их тушить. Молча! Метод воспитания, примененный Тарасовым, подействовал на них должным образом.
Софья встретила его на пороге в одной ночной сорочке, подозрительно потянула носом.
– От тебя бензином воняет. Куда ходил? – Она увидела в его руке ружье. – Что это?!
– Ничего, все в порядке, – успокоил он женщину, прислоняя ружье к крыльцу. – Братья хотели поджечь дом деда и машину, пришлось их урезонивать.
– Ты… их?..
– Помял немножко, – небрежно отмахнулся Глеб. – Ружье отобрал, посоветовал уехать, они пообещали.
– Представляю себе, как ты им советовал! А если не уедут?
– Тогда я поговорю с ними еще раз. – Голос Тарасова стал жестким. – Не бери в голову, я знаю, что делаю. Помоги лучше смыть грязь и бензин.
Софья послушно принесла ведро с водой и мыло, и Глеб с удовольствием вымылся под струями холодной колодезной воды.
– Вот теперь пойдем спать. Подъем в шесть часов.
Софья прижалась к нему, шепнула:
– Ты, оказывается, умеешь наживать врагов.
– Не только, – возразил он. – С нормальными людьми я дружу. Но никому не позволю нагличать до беспредела!
Софья вздрогнула.
– Ты так говоришь…
– Как?
– С ненавистью!
– Это не ненависть, это отношение к подлецам и негодяям. Я никогда никого не обижал зря.
Софья прижалась к нему сильней.
– Обними меня…
Тарасов поцеловал ее и поднял на руки.
Никогда прежде ему не было так хорошо, как в этот августовский день на пасеке деда.
Ушли прочь заботы и тревоги, забылись невзгоды и стычки с разного рода подонками, не приходили мрачные мысли о грядущем возвращении в отряд. Ничто не могло нарушить возникший союз двух сердец и двух аур, ни одно тревожное ощущение не могло поколебать атмосферы дружелюбия, нежности, радости и уюта, царившей вокруг. В душе Тарасова пели птицы и летали ангелы.
Впрочем, такие же чувства владели и Софьей, с улыбкой наблюдавшей за счастливо игравшими в тени деревьев девочками. Акулина и Оленька, похожие друг на друга, как сестры, ловили бабочек и стрекоз, собирали букеты цветов, играли в бадминтон, раскладывали бумажных кукол, помогали деду ухаживать за пчелами, совершенно их не боясь, и занимались другими важными делами, то и дело подбегая к взрослым и показывая им то букашку необычной расцветки, то цветок.
Глеб же и Софья были заняты собой, погрузившись в сонный покой природы, купались в ручье неподалеку, любили друг друга, отойдя в лес на километр от пасеки, а потом загорали, снова купались, помогали Евстигнею Палычу переставлять ульи и собирать мед, и разговаривали – не могли наговориться, и просто смотрели в небо, лежа на траве бок о бок, – не могли насмотреться.
И было им удивительно, до жути хорошо!
Глеб рассказал о своих взаимоотношениях с бывшей женой, поделился воспоминаниями о детстве, пресекая попытки Софьи расспросить его о работе. Она тоже вспомнила детство и рассказала о случае с бабушкой, которая давным-давно, в начале века, купила дом в деревне у одной странной старухи, оказавшейся настоящей колдуньей.
– Про нее соседи судачили, – говорила Софья, – что она, мол, в церковь ходит, молится, а черта не забывает. Да моя бабуля тогда молодая была и не побоялась. Отдала деньги за хату, а старуха каждый день к ней ходит и ходит, что-то в сарае перебирает. С месяц, наверное, ходила, пока бабуле не надоело. Вот бабушка и сказала: «Домна Патрикеевна, вы хату продали и деньги получили, так больше сюда не ходите. Если вам что нужно, я из сарая все принесу». Старухе это не понравилось. «У тебя такое с головой будет, – пригрозила она, – что ни себе, ни детям рада не будешь!» А через несколько дней действительно бабуля почувствовала, что у нее с головой творится что-то неладное. То ей казалось, что на макушке у нее дырка образовывается, откуда с шипением воздух вырывается, унося все силы, то глохнуть стала, то, наоборот, слышать странные звуки. А потом голова дико болеть начала. В общем, потеряла бабуля интерес к жизни, и если бы не будущий дед, вернувшийся с гражданской войны, она так и умерла бы.
– Как же он ее спас?
– Повез к родственникам, те сняли с бабули порчу, вылечили, и с тех пор она живет, горя не зная. Да и сама выучилась всяким штучкам, лечит людей, судьбу даже может предсказать. Мне вот предсказала. – Софья лукаво улыбнулась, глянув на покусывающего травинку Глеба.
– Что же она предсказала?
– Что тебя встречу. И не смейся. Имя только не назвала, а так все сходится.
