– На кого обопрёшься? – спросил Тарасов спустя какое-то время.
– Пока не решил. В нашем ЧК таких спецов нет. Связи этого «галактического магистра» можно выявить по компьютерным каналам, через Интернет, а наблюдать за ним нужно очень профессионально, невидимо, ювелирно. Слушай, – загорелся Никифор, – а давай привлечём к слежке кого-нибудь из твоих бывших сослуживцев?
Тарасов заинтересованно посмотрел на собеседника:
– Забавно, я подумал о том же.
– Ну? Ты же их хорошо знаешь.
– Знал когда-то.
– Помню, клички у них были необычные. Хохол…
– Майор Тихончук, был командиром группы.
– Он нас отпустил тогда на дороге. Ещё этот, Терминатор…
– Имтук Анылгин, старлей.
– Кто там с тобой ещё в отряде служил?
– Лёша, подрывник.
– Не помню кликуху.
– Хана. Саша-компьютерщик, он же связист, оперативный псевдоним – Ухо. Николай – Черкес, снайпер, и лейтенант Ром.
– Ром-Ромашка, помню. По-моему, вполне адекватный парень.
– Прошло семь лет, они могли осесть где угодно, если команда расформирована.
– А могли и остаться на службе. Специалистами такого уровня не бросаются. Короче, надо их разыскать. Сможешь?
Тарасов доел мороженое, принялся за чай.
– Тихончука привлекать к нашим делам не стоит. Я общался с ним года три назад. Майор женился, переехал в Украину, живёт в Киеве. А вот Черкеса и Сашу Ухо можно.
– Нам понадобится спецаппаратура. Крутов пообещал любую технику.
– Крутов – человек слова, будет тебе спецуха.
– Что у тебя?
– По моим данным, Варавва Елин появился в Брянске в конце августа, аккурат после тех событий, в которых поучаствовал и ты. Входил в предвыборный штаб мэра. Протянул связи к местной церковной епархии, к прокурорской и судебной системам. Теперь он уважаемый человек, целитель и предсказатель, вхожий во все властные структуры. Но имя – Варавва и фамилия – Елин всего лишь псевдо этого «магистра». На самом деле он таджик Сулухутдин Махмадшариф, бывший личный представитель бывшего президента Таджикистана в Европе.
Хмель присвистнул:
– Ни фига занесло его! В ссылку сослали, что ли? За какие прегрешения?
– Я так понимаю, что ему дали задание возглавить сеть Синклита в Брянской губернии. Ты тут начал было чистку, и он сразу напряг свои связи. Тебя начали ловить по всем каналам, но потом…
– Я свалил.
– Ты уехал, и буря улеглась. Но он знает, что в Брянских лесах появились опера Сопротивления, и понимает, что не зря. Он будет искать Светлого. Времени у нас на создание эшелонированной обороны мало. Кстати, нашего человека в ГАИ области убрали, теперь информацию и помощь от этой структуры получить будет трудно.
– Надо внедрить туда ещё одного человека.
– Это уже не наша забота, пусть ГАИ занимаются те, кому положено. Теперь мы знаем, что Роман является приёмным сыном Евгения Ощипкова, бывшего боксёра, а сам Роман совсем недавно находился в детдоме.
Хмель скривил губы.
– «Засланный казачок». Может, взять и позвонить этому боксёру, что мы всё знаем?
– Наша задача – защита Светлого. Никто не должен ни знать, ни догадываться, что в брянской глуши работает бригада Витязей. Выясним все тонкости замысла конунгов и сплетём свою паутину защиты мальчишки.
– Проще всего нанести упреждающий удар.
– Силовое воздействие – хороший отрезвляющий момент, но нам доступны только воздействия на уровне трека. Вот для чего нужна информация обо всех маршрутах Ощипкова. Да и господина Елина.
– Понял, сделаем. Сейчас мы куда?
– Поговорим с Димой, проанализируем обстановку, обсудим дальнейшие действия и поедем домой.
Хмель допил чай, первым вышел из кафе.
Дмитрий Булавин, оставленный в Фошне «на хозяйстве», тоже времени даром не терял.
Во-первых, он объехал деревню кругом, обследовал все улицы и составил в уме территориальную схему всех объектов, окружающих Школу Шерстнева.
Во-вторых, он съездил в Жуковку, зашёл в местный исторический музей и не поленился познакомиться с его хранителем, соединявшим в одном лице должности директора и архивариуса. Работала здесь суетливая симпатичная женщина в возрасте, Нелли Сазонова, увлечённая своей работой до самозабвения и способная рассказывать о Жуковском районе дни и ночи напролёт. С её помощью Дмитрий узнал всю историю Фошни и прилегающих к ней деревень.
Оказалось, что село когда-то было самым крупным населённым пунктом района, а его история уходит в глубины веков. Первые документальные свидетельства о Фошне относятся ещё к пятнадцатому веку. В тысяча пятьсот четвёртом году в завещании великого князя Московского Ивана III упоминается и Брянск со всеми волостями, среди которых находилась и Хвощина. Название села, по-видимому, произошло от хвощей, в изобилии росших по берегам речки Березны. Хотя краеведы упоминали ещё одну версию: было известно, что слово «хвашины» – латинского происхождения и означает связки из прутьев, хвороста и камыша, которые служили для укрепления плотин, насыпей и крутых речных берегов. А в военное время ими обкладывали редуты. Об этом упоминал в романе «Война и мир» Лев Толстой.
Деревня Фошня дважды горела и каждый раз заново отстраивалась, уходя от леса и болота на возвышенность.
Были там построены и церкви: Хвошнянский храм – в семнадцатом столетии, каменная церковь Николы Чудотворца – в тысяча семьсот семьдесят пятом году и храм Святителя Николая с двумя церквями.
Но больше всего Булавина заинтересовали курганы вокруг Фошни, о которых ходили разные легенды. Многие старожилы утверждали, что это французские могилы, где похоронены солдаты Наполеона. Но существовала и легенда, что это древнерусские погребения девятого-десятого веков, то есть принадлежащие времени заселения местности южными славянами.
Десятки лет Фошня была важным торговым пунктом на тракте между Свенской ярмаркой и Смоленском и далее с Европой. Но с момента открытия железнодорожного сообщения в волости в тысяча восемьсот шестьдесят восьмом году значение Фошни как центра стало падать. На эту роль начала претендовать быстро растущая Жуковка, которая и стала волостным центром при советской власти, в тысяча девятьсот двадцать четвёртом году. Хотя при этом сама Фошня продолжала оставаться культурным центром, имея девять школ: церковную, две земских, второклассную и пять школ первоначальной грамоты.
Однако в тысяча девятьсот восемьдесят первом году в селе закрыли последнюю школу, и с этого момента Фошня потеряла жизнеспособность и почти прекратила своё существование. Не спасли её от этого печального удела и церкви, заброшенные и рухнувшие в разное время. Лишь в начале двадцать первого века здесь начали строиться «новые русские крестьяне», имеющие квартиры в городах, фермеры и энтузиасты, пытавшиеся возродить деревню. Естественно, организованная здесь Школа Шерстнева резко увеличила интерес к деревне, отчего её статус повысился, а местные жители с удовольствием начали приводить – и привозить – в Школу своих детей.
