— И что? Не удовлетворены?
— Я обязан составить протокол допроса, — начал злиться Султанов, — и прошу вас отвечать.
— Да кто ж против? Всегда с радостью.
— Так вы подтверждаете?
— Что?
— То, что в спецназе служили...
— Конечно, от недремлющего ока следствия разве что скроешь.
— Хорошо, а где именно вы служили?
— Допуск покажите.
— Какой допуск? — растерялся Султанов.
— Прямоугольничек такой, бумажный, с полосочкой красной, буковки там черные должны быть. Я прочитаю, и поговорим...
— А что, это обязательно?
— А вы не знали? Армия, знаете ли, кому попало информацию не выдает.
— Я не кто попало, а следователь, — в голосе Султанова явно слышалось раздражение.
— Для армии вы — именно кто попало, — наставительно сказал Огнев, — им что следователь, что дворник — все едино. Не понимают они тонкостей души гражданских лиц...
— У меня на столе уголовное дело в возбужденном состоянии, — сказал Султанов, — и если вы свидетель, то обязаны отвечать на вопросы...
— Не вижу...
— Что не видите? — не понял Султанов.
— Дела в возбужденном состоянии.
— Вот оно, — Султанов указал на лежащую папку.
— Оно в спокойном состоянии, — совершенно серьезно сказал Огнев, — было бы в возбужденном — стояло бы на столе вертикально и бросалось бы на входящих в кабинет женщин, — Султанов на несколько секунд потерял дар речи.
— Да вы не переживайте, Иса Мухтарович, я ни на что не намекаю. Скучно просто так сидеть.
— Вы думаете, Дмитрий Семенович, что мне доставляет удовольствие снова всем этим заниматься?
— Это ваша работа. А если без удовольствия трудитесь, то это никуда не годится.
— Хорошо, оставим эту тему. Вернемся к вашей службе в армии.
— Я уже все сказал.
— Но служили-то вы где? На территории России?
— Тогда СССР был...
— Да, СССР. Так на его территории?
— Конечно. А где же еще? Тогда весь мир был зоной интересов Союза. Как по радио говорили — «Мы не позволим натовской военщине вмешиваться во внутренние дела Советского Союза во всех уголках земного шара!». И я полностью с этим согласен, — Огнев достал зажигалку и прикурил. — Можете дословно записать.
— Я просто запишу — на территории страны.
— Не забудьте указать какой, а то потом еще обвинение предъявите, типа, в американской армии служил, гад, — Огнев методично «добывал огня»
[74]
.
— Расшифровывать не будете, какие части?
— Не-а. Пусть вам «гарны хлопцы» из ФСБ расшифровывают, это их прерогатива, они страсть как любят на такие вопросы отвечать... Обратитесь в управление по военному округу, сформулируйте конкретику. Обещаю, что передачки в СИЗО на Захарьевской
[75]
лично носить буду...
— Не ерничайте! Если информация о вашей службе в армии является закрытой, так и скажите...
— Я вам об этом уже час твержу...
— Я записал. Контузии или ранения были?
— Опять двадцать пять! Кто ж вас надоумил-то? Воробейчик все успокоиться не может?
— При чем тут Иван Борисович?
— Как при чем? Он же ваш начальник.
— Он надзирающая инстанция, зампрокурора...
— Вот пусть тогда своим прямым делом займется. Он вещи мои нашел?
— Это моя задача, в рамках дела...
— Тогда вы мне ответьте.
— Я разберусь и отвечу.
— Вы уже год разобраться не можете. Вместо того чтобы этот вопрос решить, все какие-то проблемы придумываете.
— Я веду объективное расследование.
— Ага, лучше бы бывшего терпилу нашли...
Это был удар в поддых.
Экс-потерпевший действительно сбежал, его хотели лицезреть не только Султанов, но и в прокуратуре Петроградского района, где на него было заведено дело. Султанов хорохорился, но было понятно, что он просто поддерживает имидж независимого следователя — без допроса другой стороны что-либо сделать Огневу он не мог. Дмитрий это знал и бесконечно требовал очных ставок со своим обидчиком. В прокуратуре, где коммерсант, начавший все это, был под подозрением в совершении у Огнева вымогательства и ряда других, не менее тяжких с точки зрения закона, действий, очень ждали результатов расследования Султанова. Хотя прокурорский следователь, Светлана Владимировна Полякова, женщина широкой натуры в смысле объема бедер, тянула резину, придумывала отговорки, в общем, вела себя обычно для стражей порядка, Огнев не унывал, раз в неделю писал заявления в оба района, исключительно на имя прокуроров, делая ксерокопии и рассылая их в обязательном порядке и в прокуратуру города, и в Генеральную в Москву, и в Министерство внутренних дел.
Такая форма «бумажной войны» приводила к тому, что раз в месяц кто-нибудь из должностных лиц получал выговор и день-два работал нормально. Огнев был педантичен, времени у него было навалом, и уголовные дела представляли для него уже больше научно-исследовательский интерес. Тему изысканий пытливого «ученого» можно было обозначить так — «достижение максимального уровня идиотизма для оправдания собственного нежелания или неспособности работать на примере отдельно взятых разнополых представителей органов правопорядка». Материал был накоплен на солидную диссертацию, содержал массу перлов милицейско-прокурорской мысли и занимал почетное место на рабочем столе Дмитрия. Ввязавшись с ним в переписку, доблестные служители Фемиды совершили фатальную ошибку — уровень бюрократизма у Огнева соответствовал чиновнику из произведений Чехова и Салтыкова-Щедрина.
— Это не имеет отношения к сегодняшнему допросу, — Султанов нахмурился. — Я записываю, что ранений и контузий не было...
— Записывайте, записывайте. Вы прям как руководитель шахматной секции в Васюках — у меня все ходы записаны!
— Вы не Остап Бендер!
— Это да. Я, скорее, гробовщик Безенчук. — Разговор становился абсолютно ненормальным, Султанов дошел почти до точки кипения и злобно задал следующий вопрос:
— У вас сотрясения мозга были, когда вы боксом занимались?
— А с чего вы взяли, что я занимался боксом? — удивился Огнев.
— У меня так написано! Вот, пожалуйста, в протоколе допроса от шестого июня...
— А-а! Узнаю корявый почерк придурка Яичко! Это я в тот день из камеры выходил, мне по фигу было, что подписывать. Я ж обвиняемым был, за свои слова вообще никакой ответственности не нес. Да и не читал, если честно.
