— Не найдете, ребята, разве снытку только… В избе он от
нечего делать снова принялся за еду. Он натер себе картошек, налил в них
немного молока (боялся, что и за это сноха будет ругаться) и долго ел месиво.
В пустой избе стоял горячий, спертый воздух. Солнце сквозь
маленькие, склеенные из кусочков, мутные стекла било жаркими лучами на
покоробленную доску стола, которую, вместе с крошками хлеба и большой ложкой,
черным роем облепили мухи.
Вдруг дед с радостью вспомнил, что есть еще дело — достать
из-под крыши пачку листовой махорки, раскрошить ее и набить трубку. Влезая в
сенцах по каменной стене под застреху, он едва не сорвался — голова у него
закружилась, в спине заломило… Он опять с горечью подумал о своей старости и,
уже лениво дотащившись до порога избы, на который еще падала тень, медленно
занялся делом.
В полдень деревня вся точно вымерла. Тишина весеннего
знойного дня очаровала ее…
Старухи-соседки долго «искались» под старой лозиной на
выгоне, потом легли, накрыли головы занавесками и заснули. Самые маленькие
ребятишки хлопотливо лепили из глины ульи, собравшись в размытом спуске около
пруда. Изредка мычал теленок, привязанный за кол около спящих баб. Изредка
доносился крик петуха и нагонял на деревню тихую дрему. А в полях по-прежнему
заливались жаворонки, зеленели всходы и по горизонтам, как расплавленное
стекло, дрожал и струился пар.
Дед лег около пуньки. стараясь заснуть. Для этого он
старался представить себе, как шумит лес, как ходит волнами рожь на буграх по
ветру и шуршит, переливается, и слегка покачивался сам. Но сон не приходил.
Лежа с закрытыми глазами, дед все думал о своей старости.
Теперь небось Андрей крепко спит под телегою Деду же, может
быть, до самой смерти не придется больше заснуть в поле. В рабочую пору он
будет проводить долгие знойные дни наедине с внучкою… А ведь было время — лучше
его не косил никто во всей округе. Бывало, когда всей деревней косили у барина,
он всех вел за собою. Да никто не мог и выпить больше его, когда, вернувшись
гурьбой с поля на господский двор, мужики усаживались около амбара за ведром
водки и начиналась "веселая беседушка".
Никогда, однако, не пропивал он ума и разума. Все у него
было всегда в порядке: и изба каждую осень крылась новой соломой, и кобыла была
всегда в теле ("печка! — говорили мужики, — хоть спать ложись на
спине!"), и свадьбу сына он справил всем на удивление. Вся деревня
собралась смотреть, когда на первый, после княжего пира, престольный праздник
Андрей приехал к тестю. Рядом со своей разряженной бабой сел он в новые «козырьки»,
покрытые цветной попоной, выставил за грядку одну ногу в валенке и покатил по
выгону… Дед надеялся тогда, что под старость будет у него первая во всей
деревне семья, что никому не позволит он ссориться, заводить дележи…
— Пироги ситные в обмочку, думал, буду есть, —
пробормотал он.
Ан все вышло не по-гаданному.
Младший сын отделился, а старший хотя и остался с ним, да
немного вышло проку… Главное же — старуха всех подрезала.
Умерла в самое плохое, голодное время. Да ослабели и его
ноженьки, и придется ему теперь до смерти сидеть с ребятишками, вроде
караульщика.
"Ишь ровесник-то мои, — подумал он с
озлоблением, — Салтан-то — и то убег со двора!"
И чего он, дед, маялся на свете и на что надеялся — бог его
знает!
"Ни почету не дождался, — думал дед, вспоминая
сына, посадившего его караульщиком, — ни богачества — ничего! И помрешь
вот-вот, и ни один кобель по тебе не взвоет!"
III
Долог этот день показался ему!
Дашка воротилась из лужка и присоединилась к ребятам,
игравшим в спуске.
"Ай уж и мне пойтить к ним свистульки
лепить?" — думал дед с горькой улыбкой и, наконец, не выдержал.
— Посмотри, сударушка, за избой, — сказал он
старухе-соседке, которая около пуньки медленно скатывала холсты.
— Ай соскучился? — спросила та жалобно.
— Соскучился, сударушка! И как только это вы, бабы,
дома сидите!
— А ты надолго небось!
— Нет, я сейчас, в одну минутую…
До заката было еще далеко. Но Андрей должен был, по расчетам
деда, управиться раньше вечера. Он поглядывал на солнце и решал, что осминник
надо досадить именно к этой поре.
На выгоне он встретил возвращавшегося с поля Глебочку.
Глебочка, высокий, худощавый мужик с веснушками на бледном лице и с опухшими
красными веками, в старом полушубке, из лохматых дыр которого виднелась белая
рубаха, покачивался, сидя боком на спине лошади: перевернутая соха тащилась
сзади, дребезжа палицей о подвои.
— Ай, сударушка, рассохи-то пропил? — пошутил дед.
— Пропил, — с бледной улыбкой ответил Глебочка.
— А мои скоро?
— Должно, едут.
— Где ж девки-то твои?
— Девти идут, — ответил Глебочка картаво.
На валу, под молодыми лозинками, дед сел и, щурясь от
низкого солнца, глядел в даль, по дороге.
Тишина кроткого весеннего вечера стояла в поле. На востоке
чуть вырисовывалась гряда неподвижных нежно-розовых облаков. К закату
собирались длинные перистые ткани тучек… Когда же солнце слегка задернулось
одной из них, в поле, над широкой равниной, влажно зеленеющей всходами и
пестреющей паром, тонко, нежно засинел воздух. Безмятежнее и еще слаще, чем
днем, заливались жаворонки. С паров пахло свежестью, зацветающими травами,
медовой пылью желтого донника… Дед закрывал глаза, прислушивался, убаюкиваясь.
"Эх, кабы теперь дождичка, — думал он, —
то-то бы ржи-то поднялись! Да нет, опять солнышко чисто садится!"
Вспоминая, что и завтра предстоит ему стариковский день, он
морщился, придумывал, как бы избавиться от него. Он досадливо качал головою,
скреб спину, облаченную в длинную стариковскую рубаху… и, наконец, пришел к
счастливой мысли.
— Ну, прикончил? — говорил он через полчаса
заискивающим тоном, шагая рядом с сыном и держась за оглоблю сохи.
— Кончить-то кончил, — отвечал Андрей
ласково, — а ты-то как? Небось соскучился?
— И-и, не приведи бог! — воскликнул дед ото всего
сердца. — Сослужил, брат, службу… не хуже какого-нибудь солдата старого на
капусте!
И смеясь, не желая придавать своим словам просящего
выражения, попросился в ночное.
— С ребятами… а? — сказал он, заглядывая сыну в
глаза.
— Что ж, веди! — ответил Андрей. — Только не
забудь на полях кобылу напоить.
Дед закашлялся, чтобы скрыть свою радость.
IV
На закате, после ужина, положил он на спину кобылы зипун и
полушубок, взвалился на нее животом и рысцой тронул за ребятами.
