– Господи, Майк, – наконец произнес он, – ты прекрасно знаешь, как бы я поступил.
– Ты послал бы "Бомбардира" на Дальний Восток, потому что это дело нужно сделать, и ребята Скуайрса подходят для этого задания лучше всех. Послушай, – продолжал Роджерс, – после Северной Кореи мы оба бросали комки земли на гроб Бейса Мора, – кстати, я лично принимал участие в той операции. Мне приходилось участвовать и в других операциях, в ходе которых гибли наши люди. Однако это нас не остановит. Именно ради этого и был создан "Бомбардир".
Раздался звонок, и Герберт открыл дверь, впуская Худа.
Как только директор Опцентра посмотрел на Герберта, его взгляд наполнился беспокойством.
– Боб, вижу, ты чем-то очень встревожен. Что случилось?
Роджерс ввел Худа в курс последних событий. Присев на край стола, тот молча выслушал рассказ генерала о ситуации в России и его идею насчет "Бомбардира".
Когда Роджерс закончил, Худ спросил:
– Как, по-твоему, к этому отнесутся террористы? Не будет ли это нарушением нашей сделки?
– Нет, – уверенно произнес Роджерс. – Они совершенно определенно порекомендовали нам воздержаться от каких-либо действий в Восточной Европе. О Сибири речь не шла. В любом случае они не успеют опомниться, как мы уже нанесем удар и возвратимся назад.
– Справедливо, – согласился Худ. – В таком случае, вернемся к главному вопросу. Ты знаешь, что я всегда выступаю за переговоры, а не за силовое решение проблемы.
– Как и я, – сказал Роджерс. – Пусть лучше говорят рты, чем пушки. Однако не в наших силах уговорить этот поезд вернуться во Владивосток.
– Вероятно, в этом ты прав, – согласился Худ, – и тут возникает совершенно новый вопрос. Предположим, мы получаем "добро" на отправку "Бомбардира" и выясняем, какой груз находится в составе. Скажем, это крупная партия героина. И что дальше? Захватить и уничтожить груз или предупредить Жанина, чтобы он послал российских солдат сражаться с российскими солдатами?
– Когда лисица в прицеле, незачем звать гончих, – сказал Роджерс. – Именно это привело к тому, что Гитлер захватил Польшу, Кастро пришел к власти на Кубе, а коммунисты заполучили Вьетнам.
Худ покачал головой.
– Ты предлагаешь нанести удар по России.
– Да, предлагаю, – решительно подтвердил Роджерс. – А разве Россия только что не нанесла по нам удар первой?
– Это совершенно другое дело.
– Объясни это родственникам погибших, – сказал Роджерс.
Он шагнул к Худу.
– Поль, мы не одно из государственных ведомств, которые только и умеют что трепать языком и требовать новые деньги. В уставе Опцентра прописано делать то, что не по силам ЦРУ, Государственному департаменту и военным. И сейчас у нас есть возможность это сделать. Чарли Скуайрс создавал своего "Бомбардира", прекрасно сознавая, что ему предстоит играть с огнем. То же самое можно сказать про все элитные воинские подразделения в мире, начиная от российского спецназа и до оманской королевской гвардии или до гражданской гвардии Экваториальной Гвинеи. И нам нужно стремиться к тому – верить в то, что, если все мы сделаем свое дело и не потеряем рассудок, эта проблема будет решена. Худ посмотрел на Герберта:
– А ты что думаешь?
Закрыв глаза, Герберт потер веки.
– По мере того как я становлюсь старше, мысль о том, что молодым ребятам приходится умирать ради политической необходимости, вызывает у меня все большую тошноту. Однако троица Догин-Шович-Косыгин является настоящим кошмаром, и, нравится это или нет, Опцентр находится на передовой.
– А что насчет Санкт-Петербурга? – спросил Худ. – Еще совсем недавно мы считали эту операцию верхом дерзости.
– Дракон оказался огромнее, чем мы полагали, – сказал Роджерс. – И даже если отрубить ему голову, возможно, тело какое-то время будет оставаться живым и наделает немало бед. И тут решающее значение будут иметь те деньги или наркотики, которые находятся в поезде...
Подкатив к Худу, Герберт хлопнул его по колену.
– Шеф, по-моему, ты огорчен не меньше моего.
– И теперь я понимаю, в чем дело, – ответил тот. Он повернулся к Роджерсу: – Я знаю, что ты не станешь рисковать своими людьми без крайней необходимости. Если Даррелу удастся протащить это через комиссию Конгресса, делай то, что считаешь нужным.
Роджерс повернулся к Герберту.
– Отправляйся прямиком в отдел ТСП. Пусть там разработают план, состоящий в том, чтобы минимально необходимая группа оставалась в Хельсинки, а остальной "Бомбардир" как можно быстрее и незаметнее встретился бы с поездом. Проговаривайте каждый этап с Чарли, чтобы у него не было никаких замечаний.
– О, ты знаешь Чарли, – усмехнулся Герберт, направляясь в кресле к двери. – Если речь заходит о том, чтобы подставить задницу под пули, Чарли первый вызывается на дело.
– Знаю, – подтвердил Герберт. – Он лучший из нас.
– Майк, – сказал Худ, – я введу президента в курс дела. Просто, чтобы ты знал: я до сих пор поддерживаю этот план не на сто процентов. Но я полностью поддерживаю тебя.
– Спасибо, – ответил Роджерс. – Большего я и не прошу.
Они вышли вслед за Гербертом из кабинета.
Начальник разведывательного отдела, катясь в командный центр ОТСП, гадал, почему в человеческих отношениях ничто – идет ли речь о завоевании государства, попытке заставить переменить свою точку зрения одного-единственного человека или ухаживании за возлюбленной – не дается без борьбы.
Говорят, именно невзгоды делают победу такой сладостной, но сам Герберт никогда не разделял эту точку зрения. Лично ему хотелось бы, чтобы победы хотя бы изредка давались чуточку проще...
Глава 30
Вторник, 23.20, Москва
Тесное, темное помещение с унылыми отштукатуренными стенами освещалось единственной люминесцентной лампой под потолком. Вся обстановка состояла из деревянного стола и единственного стула; дверь была металлическая. Окна отсутствовали. Черные плитки, которыми был выложен пол, стерлись и потрескались.
Андрей Волков сидел в этой крошечной комнате без окон, освещенной неисправной мигающей лампой. Он понимал, почему он попал сюда, и догадывался, что будет с ним дальше. Милиционер с пистолетом, не сказав ни слова, вывел его из поезда на перрон, где уже ждали еще двое вооруженных сотрудников правоохранительных органов в форме. Вчетвером они сели в патрульную машину и приехали в отделение милиции на улице Дзержинского, расположенное неподалеку от бывшего здания центрального управления КГБ. Там на Волкова надели наручники. Сидя на табурете, чувствуя себя совершенно беспомощным, он гадал, как его вычислили. В конце концов Волков пришел к заключению, что на него вышли через что-то, оставшееся после Филдс-Хаттона. Впрочем, это не имело значения. Волков старался не думать о том, как долго и жестоко его будут избивать, прежде чем следователи в конце концов поверят, что ему не известно абсолютно ничего ни про одного агента, за исключением тех, кого уже взяли. Он гадал, сколько еще дней придется ждать суда, после которого его поместят в камеру смертников, чтобы однажды утром разбудить и выпустить пулю в затылок. Будущее казалось ему сюрреалистическим.
