Поезд остановился, и мечты оборвались. Отпустив поручень, Фоули огляделся вокруг…
Вот он, русский, стоит рядом и смотрит на него. Его лицо тотчас же отложилось в мысленный фотоальбом.
«Плохая работа, приятель. Так ты можешь подставить свою задницу под удар. Никогда не смотри прямо на своего связного на людях,» — подумал Фоули, безучастно скользя взглядом по русскому. У него на лице не отразилось никаких чувств. Эд прошел мимо русского, сознательно направившись к дальней двери.
Американец произвел на Зайцева впечатление. Тот бросил на него взгляд, однако у него в глазах не мелькнуло ни тени эмоции. Американец смотрел на него лишь какую-то долю секунды, после чего прошел в дальний конец вагона. «Окажись тем, кем, надеюсь, ты являешься,» — мысленно произнес Олег Иванович, так громко, насколько только мог.
Поднявшись на пятьдесят метров выше, на уровень улицы, Фоули не позволил себе даже ощупать карман плаща. Он не сомневался, что там побывала чужая рука. Он это почувствовал. И Иван Как-там-его проделал это не для того, чтобы стащить какую-то мелочь.
Миновав охранника, Фоули вошел в здание и поднялся в лифте на свой этаж. Вставил ключ в замок и открыл дверь. И лишь когда дверь заперлась у него за спиной, он сунул руку в карман.
Мери Пат, встретив мужа в прихожей, пытливо всмотрелась в его лицо и увидела на нем восторженное возбуждение, которое Эд больше не старался сдерживать.
Эд достал записку. Она была на таком же бланке центра связи КГБ, что и предыдущая, и, как и в прошлый раз, на ней было написанное от руки сообщение. Фоули прочитал его один раз, два, три, и лишь после этого передал записку жене.
У Мери Пат тоже зажглись глаза.
«Это рыбина, — подумал Фоули. — Возможно, крупная.» И русский просит определенных гарантий. Кем бы он ни был, он отнюдь не дурак. Выполнить то, что он просит, будет нелегко, однако Эд сможет это сделать. Правда, придется хорошенько разозлить сержанта-комендора, и, что самое главное, тот должен будет дать выход своим чувствам, потому что посольство находится под непрерывным наблюдением. Его поведение не должно будет показаться фальшивым, однако все же актерского мастерства, достойного премии «Оскар», для этого не потребуется. Фоули не сомневался, что морские пехотинцы справятся с задачей. Вдруг он почувствовал прикосновение руки Мери Пат.
— Привет, милая, — сказал он для микрофонов прослушивания.
— Привет, Эд.
Ее руки заговорили азбукой жестов.
Этот парень настоящий, — сказала Мери Пат.
Эд ответил кивком.
Завтра утр[ом]? — спросила она, и увидела в ответ еще один кивок.
— Дорогая, мне нужно смотаться обратно в посольство. Черт побери, я забыл на столе важные бумаги.
Мери Пат ответила, подняв вверх большие пальцы.
— Только постарайся побыстрее. Ужин уже готов. Я купила в нашем магазине великолепную финскую говядину. На гарнир — жареная картошка и мороженая кукуруза в початках.
— У меня уже слюнки текут, — согласился Эд. — Вернусь максимум через полчаса.
— Да уж, не задерживайся.
— Где ключи от машины?
— На кухне.
И оба направились на кухню.
— Неужели мне придется уйти из дома без поцелуя? — елейным голоском поинтересовался Эд.
— Надеюсь, нет, — последовал игривый ответ. — Сегодня на работе было что-нибудь интересное?
— Нет, только этот Прайс из «Нью-Йорк таймс».
— Дурак набитый.
— А то я сам не знаю. Ну, до встречи, дорогая.
Так и не сняв плащ, Фоули направился к двери.
Выходя, он снова кивнул охраннику, для пущего эффекта скорчив расстроенную гримасу. Вероятно, тот где-то запишет это событие, а может быть, даже куда-нибудь позвонит, и, если повезет, поездка обратно в посольство будет сопоставлена с магнитофонными записями прослушивания, и болваны из Второго главного управления, порывшись в протоколах о наружном наблюдении, придут к выводу, что Эд Фоули действительно сел в лужу и забыл что-то на работе. Надо будет не забыть захватить толстый конверт и бросить его на переднее сиденье «Мерседеса». Шпионы зарабатывают на жизнь в основном тем, что все помнят и ни о чем не забывают.
В это время дня дорога в посольство на машине заняла гораздо меньше времени, чем поездка на метро, однако это выходило за скобки всей остальной рутины рабочего дня Фоули. Всего через несколько минут Эд уже въехал в ворота посольства, мимо морского пехотинца на часах, и, поставив машину на стоянку, поспешил бегом в свой кабинет. Захватив конверт, он положил туда номер «Интернешнал геральд трибюн».
— В чем дело, Эд?
Голос принадлежал Доминику Корсо, одному из оперативников Фоули.
Старше годами своего начальника, Корсо работал под «крышей» торгового атташе. Он провел в Москве уже три года и был на высоком счету у руководства московского отделения ЦРУ. Тоже уроженец Нью-Йорка, он был из округа Ричмонд, с острова Стейтен-Айленд, сын сотрудника управления полиции Нью-Йорка. Внешне простой нью-йоркский итальяшка, Корсо был гораздо умнее, чем это готовы были признать ярые националисты. У него были мягкие карие глаза старого рыжего лиса, но ум свой он предпочитал не показывать.
— Мне от тебя кое-что нужно.
— Что именно?
Фоули объяснил.
— Ты это серьезно?
Подобную просьбу едва ли можно было назвать нормальной.
— Совершенно.
— Хорошо, я переговорю с сержантом-комендором. Он обязательно спросит, в чем дело.
Сержант-комендор Том Дрейк, командир подразделения морской пехоты, охраняющего посольство, знал, на кого работает Корсо.
— Объясни ему, что это шутка, но очень важная.
— Ладно, — кивнул Корсо. — Больше ты мне ничего не хочешь сказать?
— Пока что нет.
Корсо заморгал. «Ого, это настолько важно, что резидент не желает делиться информацией. С другой стороны, в этом ведь нет ничего необычного, так?» — подумал он. В ЦРУ сотрудники частенько не имеют понятия, чем занимаются их ближайшие коллеги. Корсо еще плохо знал своего нового начальника, но того, что ему было известно, хватало, чтобы проникнуться к нему уважением.
— Хорошо, я сейчас же переговорю с Дрейком.
— Спасибо, Доминик.
— Как твоему мальчику нравится Москва? — спросил агент ЦРУ своего начальника по пути к выходу.
— Привыкает понемногу. Будет лучше, когда он сможет встать на коньки. Эдди обожает хоккей.
— Ну, тогда он приехал именно туда, куда нужно.
— Тут ты прав. — Собрав бумаги, Фоули встал. — Доминик, не забудь мою просьбу.
— Уже иду, Эд. До завтра.
