— О'кей, Динг, занимайся и дальше операцией по своему усмотрению. Желаю удачи, мой мальчик.
— Ну и ну, папочка, — прозвучал иронический ответ. — Группа-2 заканчивает связь. — Чавез выключил радио и бросил микрофон обратно в коробку. — Прайс! — позвал он.
— Слушаю вас, сэр. — Главный сержант появился рядом с ним.
— Нам разрешено действовать по своему усмотрению, — сообщил командир группы заместителю.
— Великолепно, майор Чавез. Что вы предлагаете, сэр?
Ситуация, должно быть, крайне неблагоприятная, подумал Динг, если Прайс снова начал звать его «сэром».
— Пошли посмотрим, Эдди, какими активами мы располагаем.
* * *
Клаус Розенталь был главным садовником Остерманна и в семьдесят один год являлся самым старым работником среди домашних служащих. Он не сомневался, что сейчас его жена дома, в кровати, с ухаживающей за ней медицинской сестрой, которая занимается ее лекарствами. Она наверняка беспокоится о нем, и это беспокойство опасно для нее. У Хильды Розенталь была прогрессирующая болезнь сердца, которая превратила ее в инвалида за три года. Государственная система здравоохранения обеспечила ей необходимый уход, и герр Остерманн помог в немалой степени, уговорив своего приятеля, видного профессора Венской Algemeine Krankenhaus, наблюдать за ходом ее болезни. Новый метод ухода с использованием лекарств и соответствующей терапией несколько улучшил состояние Хильды, однако страх за него, несомненно, не будет способствовать ее здоровью, и эта мысль сводила Клауса с ума. Он находился в кухне вместе с остальными домашними слугами. Когда в дом вошли террористы, Клаус был внутри «шлосса», куда пришел за стаканом воды, — если бы он не вошел в дом, то мог бы скрыться, поднять тревогу и спасти, таким образом, своего хозяина, который так внимательно относился ко всем своим служащим, и помог Хильде! Но удача отвернулась от него, когда эти свиньи ворвались в кухню, потрясая оружием. Совсем молодые, им нет и тридцати, а тот, который стоял сейчас рядом с ним, был или берлинцем, или уроженцем Западной Пруссии, судя по акценту. Недавно он принадлежал к скинхедам, это видно по короткой щетине на его голове. Посмертный подарочек от ГДР! Один из новых нацистов, выросших на почве рухнувшего коммунизма. Розенталь встречался со старыми нацистами еще мальчиком, в концентрационном лагере Бельзен, и, хотя ему удалось выжить, само возвращение ужаса, при котором продление твоей жизни зависело всего лишь от каприза ублюдка с жестокими поросячьими глазками... Розенталь закрыл глаза. У него так и не кончились ночные кошмары, сопровождавшие татуировку из пяти цифр на предплечье — проклятый лагерный номер! Раз в месяц он просыпался на мокрых от пота простынях, вспоминая прошлое, когда он видел вереницу людей, шедших в здание, из которого никто не возвращался. Всегда в этом кошмаре кто-то с жестоким молодым лицом эсэсовца манил его к себе и требовал, чтобы он присоединился к веренице идущих людей, потому что нуждается в душе. О нет! — кричал он во сне. Время пришло, Jude, говорит молодой эсэсовский шарфюрер со своей ужасной улыбкой. И каждый раз Розенталь идет, как ему приказано, разве можно не подчиниться, прямо к самой двери, — и затем каждый раз он просыпается, мокрый от пота, уверенный, что если бы он не проснулся, то не проснулся бы никогда, подобно тем людям, которых он видел бредущими к двери...
Существует много разновидностей страха, но страх Клауса Розенталя был худшим из всех. Его страх заключался в уверенности, что он умрет от рук одного из них, жестоких немцев, тех, которые просто не признают или не думают о жизни других, и в этой уверенности нет утешения.
Такая порода, оказывается, еще не вымерла, многие продолжают жить. Один из них был в его поле зрения, смотрел на него, держал автомат в руках, смотрел на Розенталя и других в кухне, как на неодушевленные предметы. Другие слуги, все христиане, никогда не испытывали этого, а Клаус Розенталь, иудей, испытал, и он знал, чего следует ожидать, и знал это с полной уверенностью. Его кошмар оказался реальным, возник из прошлого, чтобы завершить его судьбу и потом убить Хильду, потому что ее сердце не выдержит этого, — но что он может сделать? Раньше, в первой жизни, он был сиротой, учеником ювелира, там он научился делать красивые веши, и это умение спасло его, — никогда потом он не работал ювелиром, такими ужасными были воспоминания, связанные с этой профессией. Вместо этого он нашел мир, работая на земле, помогая живым существам расти красивыми и здоровыми. У него оказался талант; Остерманн понял это и сказал, что он может работать всю жизнь в его «шлоссе». Но подобный талант не имел никакого значения для этого нациста-коммуниста, со щетиной на голове и автоматом в руках.
* * *
Динг руководил размещением прожекторов. Капитан Альтмарк подходил вместе с ним к каждому грузовику, затем оба говорили водителю, куда точно ему ехать. Когда грузовики с прожекторами приехали на выделенное место и мачты были подняты, Чавез вернулся к группе и объяснил свой план. Сейчас было уже больше одиннадцати вечера. Поразительно, как быстро проходит время, когда вы нуждаетесь в нем больше всего.
Экипаж вертолета находился здесь, главным образом они неподвижно сидели, пили кофе, как надлежит хорошим авиаторам, и думали о том, что за чертовщина последует дальше. Оказалось, что второй пилот несколько походит на Эдди Прайса, и Динг решил воспользоваться сходством во время конечной части его плана.
В 11.20 он приказал включить прожектора. Передняя и обе боковые стены «шлосса» были залиты ярким желто-белым светом, задняя сторона здания оказалась в темноте и отбрасывала треугольную тень до вертолета и дальше в лес.
— Осо, — сказал Чавез, — иди к Дитеру и займи позицию недалеко от него.
— Понял, мано. — Старший сержант Вега взвалил свой «М-60» на плечо и начал пробираться среди деревьев.
Луису Луазелю и Джорджу Томлинсону выпала самая трудная роль. Они были одеты в свои ночные зеленые комбезы. Комбинезоны поверх их черных костюмов ниндзя выглядели подобно миллиметровой бумаге, светло-зеленый фон пересекался более темными зелеными линиями, создавая квадраты со сторонами примерно по одной восьмой дюйма. Некоторые из этих квадратов были наполнены выбранным наугад тем же темно-зеленым цветом, создавая бесформенные очертания. Мысль создания такого маскировочного костюма появилась еще в раскраске истребителей люфтваффе в ходе Второй мировой войны. Немецкие дизайнеры пришли к выводу, что ночь недостаточно темна и окрашенные в черный цвет истребители выделяются на небе, потому что они темнее самой ночи. Эти комбинезоны следовали тому же принципу и были опробованы во время учений. Теперь будет ясно, действует ли этот принцип в реальной обстановке. Ослепительные огни окажутся полезными, направленные на «шлосс» и немного поверх него, они создавали искусственный источник темноты, в котором исчезнут зеленые костюмы. Это опробовалось в Герефорде довольно часто, но ни разу в обстановке, когда ставкой была жизнь. Невзирая на это, Томлинсон и Луазель двинулись вперед по разным направлениям, все время держась в пределах треугольной тени. Им потребовалось двадцать минут передвижения ползком.
