Она открыла дверь и пошла прямо по середине коридора.
Ну, Михаил Семенович, надеюсь, вы не забыли вчера проверить часы.
Это – последний раз, полковник. Ради Бога, умоляю вас, прислушайтесь на этот раз к сигналу опасности. Тогда вы будете спокойно жить на Ферме, к вам станут приезжать и выслушивать вас, а мой сын сможет познакомиться с настоящим русским героем…
Как бы мне хотелось, чтобы сейчас меня видел дедушка…
Мэри– Пэт никогда не бывала в этом здании, никогда не производила передачу в этом коридоре. Но процедура была знакома ей назубок, а расположение дверей в коридоре она запомнила наизусть, двадцать минут изучая план этажа. Дверь квартиры «Кардинала»… вот она!
Время! Ее сердце дрогнуло, когда она увидела, что в тридцати футах открывается дверь.
Вот это профессионал! – подумала Мэри-Пэт. Но дальше произошло событие, вонзившееся в нее как ледяной кинжал.
* * *
При раздавшемся звуке глаза Ватутина расширились от ужаса. Засов на двери квартиры, где находился полковник, был установлен с типичным для России качеством и на полмиллиметра не совпадал с гнездом. Когда Ватутин отодвинул его, готовясь выскочить, болт громко щелкнул.
Мэри– Пэт даже не замедлила шаг. Профессиональная подготовка руководила ее телом подобно компьютерной программе. В двери она увидела глазок, который только что был темным и вдруг посветлел. За дверью квартиры кто-то стоит! Этот человек только что шевельнулся! Он отодвинул засов! -пронеслось в мозгу.
Мэри– Пэт сделала полшага вправо и потерла лоб тыльной стороной кисти. Теперь ей не пришлось притворяться, будто она вытирает пот с лица.
Филитов заметил сигнал и замер на месте. Удивленное выражение сменилось улыбкой, и тут он услышал, как распахнулась дверь соседней квартиры. Он сразу понял, что мужчина, выбежавший из квартиры, – вовсе не его сосед.
– Вы оба арестованы! – крикнул Ватутин и лишь сейчас заметил, что американка и русский стоят на расстоянии метра друг от друга с опущенными руками. Хорошо хоть офицеры «Двойки» у него за спиной не могли видеть озадаченного выражения на лице своего полковника.
– Вы ко мне обращаетесь? – спросила женщина на безупречном русском языке.
– Что это значит? – рявкнул Филитов голосом, на который способен только старый кадровый офицер, страдающий от похмелья.
Однако Ватутин понимал сейчас лишь одно – нужно спасать положение.
– Вы, – он сделал жест в сторону миссис Фоули, – лицом к стене!
– Я – американская гражданка, и вы не имеете права…
– Вы – американская шпионка. – Шагнувший из-за спины Ватутина капитан толкнул ее к стене.
– Что такое? – в ее голосе звучали тревога и паника, ни малейшего намека на профессионализм, подумал капитан и тут же понял, что это может означать. – Что все это значит? Кто вы? – И в следующее мгновение раздался ее пронзительный крик:
– Полиция! На помощь – вызовите полицию! На меня нападают! Помогите!
Ватутин не обратил на ее крики никакого внимания. Он уже схватил Филитова за руку, второй офицер прижал старого полковника к стене, а Ватутин забрал кассету. На мгновение, растянувшееся, казалось, до бесконечности, его потрясла ужасная мысль: а вдруг он все перепутал, вдруг она не из ЦРУ. С кассетой в руке он подавил страх и посмотрел в глаза Филитову.
– Вы арестованы по подозрению в государственной измене, товарищ полковник, – два последних слова Ватутин произнес с издевательской улыбкой. – Уведите его.
Он повернулся и взглянул на американку. Она смотрела на него глазами, полными страха и негодования. И тут он заметил, что двери некоторых квартир приоткрыты, в коридор высунулись головы их обитателей
– Я – полковник Ватутин из Комитета государственной безопасности. – Его голос звучал размеренно и спокойно. – Мы только что арестовали преступников. Закройте двери и занимайтесь своими делами. – Он увидел, что двери мгновенно захлопнулись. Да, Россия остается Россией, подумал Ватутин.
– Доброе утро, миссис Фоули, – обратился он к женщине. Было очевидно, что она пытается взять себя в руки.
– Что здесь происходит? Что вы от меня хотите?
– Советский Союз неодобрительно относится к тем его гостям, которые крадут государственные секреты. Наверно, вам сказали об этом в Вашингтоне – извините меня, в Лэнгли.
Мэри– Пэт заговорила дрожащим голосом:
– Мой муж – аккредитованный сотрудник дипломатической миссии США в вашей стране. Я требую, чтобы мне немедленно дали возможность связаться с американским посольством. Я не имею ни малейшего представления, о чем вы бормочете, но мне известно, что, если в результате ваших действий беременная женщина дипломата потеряет ребенка, у вас будет дипломатический скандал такого масштаба, что о нем заговорят по телевидению! Я не говорила с этим человеком, не прикасалась к нему, и он не прикасался ко мне. Это вам, мистер, хорошо известно. Меня действительно предупреждали в Вашингтоне, что вы, клоуны из КГБ, любите ставить американцев в неловкое положение своими дурацкими шпионскими играми.
Ватутин бесстрастно выслушал это заявление, хотя и обратил внимание на слово «беременная». Со слов горничной, производящей два раза в неделю уборку в квартире семьи Фоули, хозяйка регулярно делала тесты. И если… да, скандал будет из-за этого намного больше, чем он предполагал – Снова вздымается голова политического дракона. По этому вопросу потребуется решение председателя КГБ Герасимова.
– Меня ждет муж.
– Мы сообщим ему, что вас задержали. Нам нужно, чтобы вы ответили на несколько вопросов. Обращаться с вами будут должным образом.
Мэри– Пэт знала это и без объяснений офицера КГБ. Ее ужас от происшедшего сдерживался природной гордостью. Она вела себя великолепно и понимала это. Являясь членом дипломатического корпуса, Мэри-Пэт находилась в безопасности. Ее могут задержать на день, может быть, даже на два, но дальнейшее серьезное нарушение дипломатической неприкосновенности приведет к тому, что из Вашингтона будет выслано полдюжины русских. К тому же она не была беременной.
Все это не относилось к делу. Мэри-Пэт не заплакала, проявила ровно столько эмоций, сколько следовало, вела себя именно так, как ее инструктировали и готовили. Дело было совсем в ином: ее самый лучший, самый ценный агент арестован, раскрыт, и вместе с ним пропали исключительно важные сведения. Ей хотелось плакать, она с трудом удерживалась от слез, но она не доставит этим ублюдкам такого удовольствия. Время слез придет в самолете, при возвращении домой.
16. Оценка ущерба
– Насколько высоко можно оценить поведение человека, если первое, что он сделал, – это приехал в посольство и послал телекс, – произнес наконец Риттер. – Посол обратился с нотой протеста в их Министерство иностранных дел еще до того, как русские успели сообщить об аресте «за поведение, несовместимое с дипломатическим статусом».
