— Бэби, почему ты не попался мне раньше?
Однако лучше всего было то обстоятельство, что звуки выстрелов казались не громче шуршания сухих листьев под ногами, и вовсе не потому, что автомат был снабжён глушителем — глушителем служил весь ствол. Были слышны лёгкое щёлканье затвора и свист пролетающей пули. Инструктор сказал им, что боеприпасы снабжены более слабым, чем обычно, метательным зарядом пороха, и потому пули летят с дозвуковой скоростью. Чавез взял из коробки один патрон. Нос пули был пустотелым, словно в нём собирались смешивать коктейль. При попадании в человеческое тело она расплющивалась до размеров десятицентовой монеты. Мгновенная смерть при попадании в голову, при попадании в грудь смерть наступит чуть медленнее, но раз их тренировали стрельбе с применением глушителя, значит, рассчитывали на стрельбу в голову.
Чавез решил, что в этом случае может надеяться на попадание с расстояния в пятьдесят или шестьдесят футов при идеальных условиях, но солдаты не рассчитывают на идеальные условия. Судя по всему, предполагалось, что он сумеет подползти на пятнадцать-двадцать ярдов к цели и снять врага беззвучным выстрелом.
Какой бы ни была предстоящая операция, снова подумал Чавез, их готовили не с учебными целями, это уж точно, черт побери.
— Хорошая кучность, Чавез, — заметил инструктор. Вместе с Чавезом на линии огня находилось всего четверо пехотинцев. В каждом отделении будут только два автоматчика, двое с бельгийскими лёгкими пулемётами — Джулио один из них, — у остальных винтовки М-16, причём две в комбинации с гранатомётами. Кроме того, у всех — пистолеты. Это показалось Чавезу странным, но он не возражал, несмотря на дополнительный вес.
— Этот малыш здорово бьёт, сэр.
— Он теперь ваш. А как у вас с пистолетом?
— Более или менее. Обычно я...
— Да, мне известно. Ну что ж, будете практиковаться. От пистолета, вообще-то, мало пользы, но бывают моменты, когда он может пригодиться.
Джонсон повернулся, обращаясь к остальным:
— Теперь слушайте, вы четверо. Необходимо, чтобы все овладели этими видами оружия. Мы хотим всех сделать снайперами.
Чавез передал автомат другому солдату и отошёл от линии огня. Он всё ещё пытался разобраться в происходящем. Схватка пехотинцев ведётся насмерть, лицом к лицу, когда видишь, что ты делаешь и по отношению к кому. То обстоятельство, что Чавезу ещё не приходилось заниматься этим на практике, не имело отношения к делу; это все равно затрагивало его, а из организации своего подразделения он понял, какая им предстоит задача. Специальная операция. Другого мнения быть не может — только специальная операция. Он был знаком с парнем, служившим в подразделении «Дельта» в Форт-Брэгге. Специальные операции представляли собой всего лишь дальнейшее развитие простой пехотной схватки. Нужно подкрасться как можно ближе, снять часовых и нанести затем неожиданный и мощный удар, быстрый, как удар молнии. Если это продлится больше десяти секунд — ну что ж, тогда ситуация может обостриться. Чавезу казалось забавным, что подобная тактика напоминала действия уличной банды. Во время пехотного боя не действуют никакие правила — ты подкрадываешься к противнику и без предупреждения наносишь удар в спину. Ни в коем случае нельзя позволить ему прийти в себя и начать защищаться.
Однако поведение, которое член уличной банды сочтёт трусливым и предательским, для солдата является правильным тактическим ходом. Чавез не удержался от улыбки. Со стороны это вряд ли покажется честной игрой. Армия всего лишь лучше организована, чем уличная банда, вот и все. И, разумеется, жертвы выбирает кто-то другой. Весь смысл армейских действий, по-видимому, заключается в том, что они имеют смысл для кого-то. Правда, то же самое можно сказать и о бандах, но предполагается, что армия действует по указанию какого-то важного лица, действительно понимающего смысл собственных действий. Даже в том случае, если для него самого действия не имеют особого смысла — такое часто случается с солдатами, — кто-то отдаёт себе отчёт в происходящем.
Чавез был слишком молод и не знал Вьетнама.
* * *
Совращение являлось самой печальной частью работы.
В осуществлении этого этапа, как и при выполнении остальных профессиональных действий разведчика, Кортеса обучили действовать с холодным бесстрастием и по-деловому. Правда, в интимных деталях невозможно сохранять ледяное равнодушие — по крайней мере, если надеешься чего-то добиться. Это признавали даже в академии КГБ. Он припомнил с иронической улыбкой длинные лекции о возможных ошибках — подумать только, русские пытаются научить представителя латинской расы тайнам обольщения. Возможно, им мешает климат.
Кортес знал, что нужно менять методы в зависимости от индивидуальных особенностей намеченного объекта, — в данном случае им являлась сорокашестилетняя вдова, на удивление хорошо сохранившаяся, не утратившая пыла юности, заставляющего её искать мужское общество после того, как дети легли спать или сами отправились на свидания, чья постель превратилась в обитель остывших воспоминаний. Вдова не была его первым объектом такого рода, и всегда в них чувствовалась какая-то отвага, а иногда трогательность. Предполагалось, что он будет придерживаться, точки зрения — как его учили, — что их проблемы были их личными трудностями, а для него они представляли только благоприятную возможность. Но разве может мужчина решиться на близость с такой женщиной, не разделив её боль? Инструкторы в академии КГБ не давали ответа на вопрос, хотя и обучили его соответствующей технике. Значит, решил Кортес, и ему следует перенести боль внезапной утраты.
Его «жена» тоже умерла от рака, рассказал он ей. Это был поздний брак — он решился на женитьбу после того, как сумел снова наладить семейный бизнес. До этого ему приходилось тратить много времени на работу, летать повсюду, стараясь укрепить дело, оставленное ему отцом. Он женился на Марии всего три года назад.
Она ждала ребёнка, но, когда посетила врача, чтобы удостовериться в предстоящем радостном событии, были сделаны обычные анализы... жить ей оставалось всего шесть месяцев. Ребёнок так и не родился, и у несостоявшегося отца не осталось от Марии ничего, Кроме воспоминаний. Может быть, сказал он, глядя в свой бокал, это Божья кара за то, что он женился на такой молодой девушке, или за бессмысленную жизнь повесы и развратника.
И тут рука Мойры протянулась через стол и коснулась его руки. Ну конечно, это не его вина, прошептала женщина. Он поднял голову и увидел сочувствие в глазах человека, который задавался вопросами, не очень далёкими от тех, что приписал себе. Как легко предсказать реакцию людей, подумал Кортес. Стоит только нажать на соответствующие кнопки — и сразу проявятся чувства, на которые рассчитываешь. В тот момент, когда её руки протянулись к нему через стол, совращение завершилось. В её прикосновении ощущалась теплота человеческого чувства. Но если он увидит в ней легкодоступную цель, как сможет должным образом отреагировать на её эмоции и как сумеет завершить операцию? Он ощущал её боль, её одиночество. Он решил, что будет нежен с нею.
