Что это такое? – спрашивало его сознание, даже помимо его воли. Он чувствовал происходящее. Его лоб прижимался к шершавой поверхности нешлифованного бетона. Он слышал шаги людей слева и справа от себя. Он попытался повернуть голову... нет, сначала нужно было открыть глаза...
...но они не открывались. Что это такое?!
...он не дышал...
...и приказал себе вдохнуть. Как будто он нырял в плавательном бассейне и поднялся на поверхность после столь продолжительного пребывания под водой, что оно перестало доставлять удовольствие: вот он приказал рту открыться, диафрагме расправиться...
...но ничего не произошло!
Что это такое? – уже благим матом вопило его сознание.
А тело действовало по своей собственной программе. По мере нарастания концентрации двуокиси углерода в лёгких оттуда, минуя сознание, пошли команды к диафрагме: сдвинуться, растянуть лёгкие и набрать туда свежего воздуха взамен накопившегося яда. Но никакой реакции не последовало, и, получив эту информацию, тело самостоятельно ударилось в панику. Надпочечники резким выбросом насытили кровеносную систему – сердце все ещё работало – адреналином, и под влиянием этого естественного стимулятора его мозг перешёл в усиленный режим работы, разум прояснился...
Что это такое? – снова и снова спрашивал себя Сали, а паника тем временем овладевала всем его существом. Тело предало его, причём то, как это было сделано, не укладывалось в самые ужасные выходки воображения. Он лежал, задыхаясь, ничего не видя, на тротуаре в самом сердце центральной части Лондона, средь бела дня. Переизбыток СО2 в его лёгких на самом деле не причинял никакой боли, но тело сообщало мозгу о непорядке именно через болевое ощущение. Всё шло совершенно не так, как надо, и не имело ровно никакого смысла, словно он попал под грузовик на улице – нет, как будто он попал под грузовик в своей собственной гостиной. Это случилось слишком быстро для того, чтобы он смог осознать происходящее. Но никакого смысла в этом не было, и потому случившееся было удивительным, поразительным, в буквальном и переносном смысле сногсшибательным.
Но признать его нереальным было невозможно.
Он продолжал приказывать себе начать дышать. Дыхание должно возобновиться. Он никогда не лишался способности дышать, значит, и сейчас она вернётся. Тут он почувствовал, что его мочевой пузырь освободился от содержимого, но возникшее было ощущение стыда немедленно смыла нарастающая волна паники. Он мог все чувствовать. Он мог все слышать. Но сделать он не мог ровно ничего, ничего вообще. Наверно, так мог бы чувствовать себя человек, застигнутый в личных покоях короля в Эр-Рияде голышом и со свиньёй в руках...
...а затем началась боль. Его сердце отчаянно билось, уже чаще 160 ударов в минуту, но оно могло лишь посылать в его сердечно-сосудистую систему неоксигенированную кровь, и в этих безнадёжных попытках сердце, единственный по-настоящему активный орган в его теле, израсходовало весь свободный и весь резервный кислород, имевшийся в организме...
...и лишённые кислорода старательные клетки сердца, неподвластные парализующему токсину, который сами же разослали по всему организму вплоть до мельчайших капилляров, начали умирать.
Это была самая ужасная боль, какую только может испытывать тело – когда клетки начали умирать, начиная с сердца; сообщение об опасности немедленно распространилось по всему телу, и теперь клетки умирали тысячами, а ведь каждая из них была связана с нервом, и нервы кричали мозгу, что происходит смерть, что смерть ширится...
Он не мог даже скорчить гримасу. Испытываемое им ощущение, вероятно, походило на то, как если бы ему вонзили в грудь и проворачивали в ране пламенный кинжал, одновременно всаживая его все глубже и глубже. Это было ощущение Смерти, причиняемой собственноручно Иблисом, жестоким Люцифером...
И в этот момент Сали увидел, что Смерть приближается, что она идёт к нему через огненное поле, чтобы забрать его душу на вечные муки. И очень торопливо, оставаясь все в том же состоянии паники, охватившей все его существо, Уда бен-Сали начал думать как можно громче, повторяя мысленно слова шахады, своего символа веры: "Нет бога, кроме Аллаха, и Мохаммед пророк его... Нет бога, кроме Аллаха, и Мохаммед пророк его... Нет бога, кроме Аллаха, и Мохаммед пророк его...
...нетбогакромеаллахаимохаммедпророкего... Клетки мозга тоже остались без кислорода и, как весь его организм, тоже начали умирать, количество мыслей, помещающихся в мозгу, стало стремительно уменьшаться. Он увидел своего отца, свою любимую лошадь, свою мать перед столом, заставленным едой, – и Розали, Розали, подскакивающую, сидя на нём, лежащем навзничь, с лицом, полным восхищения, но вот оно стало удаляться... удаляться... меркнуть... меркнуть... меркнуть...
...и наступила чернота.
Вокруг него уже собрались люди. Один наклонился и спросил: «Эй, вы в порядке?» – дурацкий вопрос, но именно его люди задают в таких обстоятельствах.
Потом тот же человек – продавец из магазина компьютерного оборудования, направлявшийся в ближайший паб, чтобы взять там классический британский «завтрак пахаря» и запить его пинтой пива, – встряхнул упавшего за плечо. И не почувствовал ровно никакого сопротивления, словно он потрогал кусок туши, лежащей на прилавке у мясника... И от этого он испугался сильнее, чем при виде направленного на него пистолета. Пустив в ход обе руки, он перевернул тело и нащупал пульс. Пульс был. Сердце колотилось со страшной силой, но упавший не дышал. Распроклятый ад!..
Застывший на месте в десяти метрах от лежавшего на тротуаре Сали его «хвост» лихорадочно набирал на сотовом телефоне 999, вызывая помощь. Пожарное депо находилось всего лишь через квартал, а больница Гая – за Тауэрским мостом. Как это часто бывает с работниками тайной полиции, он начал ощущать некоторое сродство с объектом, возникающее даже в том случае, если объект глубоко несимпатичен агенту, и поэтому зрелище беспомощно распростёртого на тротуаре тела глубоко потрясло его. Что случилось? Сердечный приступ? Но он ведь совсем ещё молод...
* * *
Брайан и Доминик встретились в пабе неподалёку от Тауэра. Едва они успели расположиться в кабинке, как к ним подошла официантка и спросила, что подать.
– Две пинты, – сказал Энцо.
– У нас есть «Тетлиз смус» и «Джон Смитс», красавчики.
– А что пьёте вы сами? – серьёзно спросил Брайан.
– Конечно, «Джон Смитс».
– Принесите нам пару, – заказал Доминик и взял у девушки меню ленча.
– Не уверен, что мне хочется есть, но пиво придётся очень кстати, – сказал Брайан. Когда он взял меню, было заметно, что его руки слегка трясутся.
– А может, ещё и сигарету? – хихикнув, предложил Доминик. Как большинство детей, они пробовали курить, когда учились в школе, но успели бросить раньше, чем втянулись. Кроме того, деревянный, старинный с виду сигаретный автомат, стоящий в углу, был, вероятно, чересчур сложен в обращении для иностранца.
