* * *
Кабинет премьер-министра в Дайете, здании японского парламента – поразительно безобразном сооружении, выделяющемся среди других зданий города, отнюдь не славящегося красотой своей архитектуры, – выходил окнами на зеленую лужайку, однако человек, сидящий в своем вращающемся кресле, не смотрел на нее. Скоро он окажется изгнанным из этого кабинета и будет смотреть в него снаружи.
Тридцать лет, думал он. Все вполне могло быть по-другому. Ему еще не было тридцати, а он уже получал заманчивые предложения занять влиятельный пост в правящей тогда либерально-демократической партии, что гарантировало продвижение к вершинам политической власти, потому что даже в то время его поразительный интеллект вызывал уважение у всех, включая политических врагов. Поэтому к нему обращались самым дружеским образом, взывая к его патриотизму и видению будущего для его страны, используя это видение в качестве приманки перед его молодыми глазами идеалиста. Понадобится время, говорили ему, но когда-нибудь он сможет занять вот это кресло в этом самом кабинете. Мы это гарантируем. От него требовалось одно: поддерживать хорошие отношения, войти в состав их команды, оказывать помощь…
Он все еще помнил свой ответ, который повторял раз за разом, тем же тоном, теми же словами, пока наконец они поняли, что он не собирается торговаться с ними, не пытается добиться большего для себя, и оставили его в покое, недоуменно качая головами и не понимая причины.
А ведь он стремился к тому, чтобы Япония стала демократической страной в полном смысле этого слова, а не страной, управляемой одной партией, подчиненной, в свою очередь, горстке могущественных людей. Признаки коррупции были очевидны еще тридцать лет назад для всех, кто были готовы непредвзято смотреть на происходящее, однако избиратели, простые люди, привыкшие за две тысячи лет подчиняться сильным, не могли изменить свой взгляд на политическую систему, потому что корни демократии еще не укрепились в их сознании и были слабы, как корешки рисовой рассады в сырой наносной почве. Демократия в Японии превратилась в величайший обман, настолько грандиозный, что в него верили все жители страны и даже зарубежные наблюдатели. Тысячелетние традиции остались прежними. Да, конечно, некоторые косметические перемены произошли. Женщины получили теперь право голоса, но, подобно женщинам во всех остальных странах мира, они голосовали так, как им диктовали их кошельки, следом за своими мужьями, и они, как и их мужья, превратились в часть культуры, требующей безусловного повиновения в той или иной форме. Следовало подчиняться указаниям, поступающим сверху, и по этой причине манипулировать его соотечественниками было очень просто.
Самым горьким для премьер-министра было то, что он считал, что сумеет все это изменить. Его видение будущего страны, о котором он не рассказывал никому, заключалось в том, чтобы коренным и фундаментальным образом перестроить всю существующую в ней систему. Почему-то раньше это совсем не казалось такой уж грандиозной задачей. Разоблачив и сокрушив официально существующую коррупцию, он надеялся продемонстрировать народу, что те, кто находятся наверху, не заслуживают повиновения, которого требуют, что простым гражданам достанет разума, порядочности и интеллекта для того, чтобы самим решать собственную судьбу и выбрать правительство, способное заботиться об их нуждах.
И ты действительно верил в это, дурак, мысленно сказал он себе и посмотрел на телефон. Мечты и иллюзии молодости отказываются умирать, правда? Он не сумел добиться своей цели. Теперь он понимал, что невозможно решить эту проблему в одиночку и в течение одного поколения, что для осуществления необходимых перемен ему нужна экономическая стабильность, которой можно достичь, только полагаясь на старый порядок, а старая система была коррумпированной. Подлинная ирония заключалась в том, что он стал премьер-министром из-за недостатков старой системы, однако нуждался в ее восстановлении, чтобы затем было от чего избавляться. Вот это он понимал не до конца. Старая система оказывала слишком сильное давление на американцев, приносила стране такие экономические выгоды, о которых не могло мечтать даже общество «Черного дракона», а когда американцы попытались принять ответные меры, иногда справедливые и понятные, а иногда поспешные и необдуманные, продиктованные гневом и раздражением, возникли условия для его прихода к власти. Однако избиратели, сделавшие возможным создание его парламентской коалиции, рассчитывали на то, что он создаст для них более благоприятные условия, а на пути достижения этой цели он не мог пойти на уступки Америке, потому что тогда пришлось бы ухудшить экономическое положение страны.
Вот почему он пытался блокировать одной рукой и действовать другой и лишь теперь понял, что нельзя поступать так в одно и то же время. Для этого требовалось искусство, которым не мог обладать ни один человек.
А его враги знали это. Им было известно это еще три года назад, когда он создал свою коалицию, теперь они терпеливо ждали, когда он потерпит неудачу и вместе с ним рухнут его идеалы. Действия американцев всего лишь ускорили процесс и не могли повлиять на окончательный исход.
Может ли он изменить положение даже сейчас? Он может снять трубку телефона, позвонить Роджеру Дарлингу, обратиться к нему с личной просьбой, чтобы он отложил подписание нового закона, и немедленно начать переговоры. Но какой из этого прок? В случае согласия Дарлинг нанесет удар по собственной репутации, и хотя американцы считали «потерю лица» сугубо японским понятием, это играло для них не менее важную роль, чем для японцев. Более того, Дарлинг просто не поверит в его искренность. Отношения между двумя странами были до такой степени подорваны неудачными переговорами целого поколения, что у американцев нет оснований считать, что в данном случае все обстоит иначе, – и, если говорить правду, он в любом случае вряд ли сумеет гарантировать благоприятный исход переговоров. Возглавляемая им парламентская коалиция не устоит, когда станет известно об уступках, на которые ему придется пойти, потому что ставкой станут рабочие места, а при экономической ситуации, когда безработица в стране достигла рекордного уровня в пять процентов, у него не хватит сил, чтобы пойти на риск ее дальнейшего повышения. Вот почему, раз он не сможет выдержать политическое давление от подобного шага, произойдет нечто еще худшее, и его коалиция не сумеет устоять. По сути дела вопрос заключался лишь в том, сам ли он разрушит свою политическую карьеру или предоставит такую возможность кому-то другому Что навлечет на него больший позор? Этого он не знал. Зато он отдавал себе отчет в том, что не сможет заставить себя позвонить американскому президенту. Это будет бесплодным шагом, таким же бесплодным, осознал он сейчас как и вся его политическая карьера. Книга уже закончена. Пусть кто-то другой напишет заключительную главу.
11. Перемены в море
Закон о реформе торговли поддерживало теперь двести конгрессменов от обеих партий. Его рассмотрение в комитете не потребовало много времени главным образом потому, что никто не осмелился выступить против. Произошло еще одно поразительное событие: ведущее рекламное агентство в Вашингтоне разорвало контракт с японской корпорацией и по роду своей деятельности тут же выпустило пресс-релиз, объявляющий о прекращении контактов, длившихся четырнадцать лет. Происшествие у Ок-Риджа и ставший популярным выпад Эла Трента против известного лоббиста поставило всех, кто состоял на службе у иностранных компаний и часто бывал в коридорах Конгресса, в крайне сложное положение. Лоббисты не оказали принятию закона ни малейшего сопротивления. Все как один они сообщили своим работодателям, что закон о реформе торговли будет принят в любом случае, что внести какие-либо изменения в законопроект невозможно и что самым правильным будет согласиться с долгосрочным прогнозом и ждать, когда обстановка изменится. Пройдет время, и их союзники в Капитолии снова окажут им поддержку, но в данный момент это совершенно исключено.
