По своим законам, не похожим ни на древнегреческие, ни на
ливийские, создаются семьи, например, в Камеруне, где каждый мужчина имеет
право на такое количество жен, какое сможет безбедно содержать. Так популярный
и богатый певец Монго Файя в возрасте тридцати пяти лет имел сорок шесть жен,
но мечтал о шестидесяти. Он рассказывает, к примеру: «Однажды, когда я
записывал в студии новую песню, мне помогал ансамбль из пяти женщин. Мы так
подружились, что вскоре устроили одну общую свадьбу».
Активная творческая деятельность не позволяет певцу постоянно
жить в окружении всех домочадцев. Вместе с мужем в городе Дуале живет лишь
небольшая часть жен, а остальные — в деревне, откуда он родом. «Я наведываюсь
туда два раза в год и беру кого-нибудь в город. Вот почему я никогда не устаю
от своих жен, — раскрывает певец свой секрет. — Они разного роста и
внешности, но все прекрасны, и все — мои любимые».
По словам Карине, его первой жены, в гигантской семье царит
взаимопонимание. Однако свои проблемы есть и у этой семейной идиллии. И
порождают их не двадцать восемь детей, а родственники по женской линии. «Я даже
не знаю, скольким людям прихожусь зятем, — признается Монго. — Их
должно быть не меньше двухсот. Причем тещи все время грызутся между собой.
Каждая считает, что именно ее дочь — моя самая любимая жена. Я думаю, это
просто безнравственно».
Вот такие, логичные представления о нравственности. Замечу,
что они гораздо более гуманны, чем к примеру турецкие той недавней поры (до
1909 г.), когда султан мог иметь многочисленный гарем: далеко не все ведь
знают, что обитательницы гарема не были женами, они были рабынями, наложницами.
На протяжении более чем шести веков ни один из турецких султанов женат не был!
Кроме того, под настроение или чтобы развеять хандру он мог лишить жизни любую
из них. Казни многообразием не отличались: женщину засовывали в мешок, забивали
туда же камни, все это зашивали и сбрасывали с лодки в воды залива… Но ведь
были и такие, кого султан вовсе не удостаивал своим вниманием: они всю
молодость мытарились по десять душ в узких клетушках под надзором грозных
евнухов и у многих из них «звездный час» так и не наступал. Так что жизнь у жен
камерунца куда как веселей, чем у турецких рабынь (тем более, что иные из них
физически устранялись жестокими царедворцами, если входили в очень уж высокий
фавор, как например, венецианская красавица Сафия при дворе Мурада III).
И вот теперь, полностью подготовив восприятие читателя, я
подхожу к той мысли, ради которой затеял свой корректный спор с Ниной
Терентьевной: а что будет, если пересадить рыбку, взраставшую, к примеру, в
вольных водах ливийской традиции, в залив Золотой Рог у Стамбула, где придонное
течение заставляет прихотливо колыхаться сотни вертикально стоящих мешков? Худо
пришлось бы этой рыбке! Несладкой показалось бы ей жизнь и в крикливой, хоть и дружелюбной
деревенской толпе камерунских жен… А ведь я делаю эти гипотетические
перестановки лишь в пределах официальной законной концепции современного
многоженства. А если перенести моногамную женщину да еще из совсем другого
исторического периода, скажем, почтенную греческую матрону, полновластную
владычицу богатого дома и многочисленной рабской челяди, почитаемую мужем в
качестве матери его детей и мудрой домоправительницы, если такую-то золотую
рыбку из древнего Эгейского моря бросить в море Красное, что омывает берега
Египта, в котором многоженство в сельской местности есть лишь слегка
видоизмененная форма производственной артели?
Теперь — внимание!
Греческую матрону, достопочтенную жену, допустим, супругу
Фемистокла (который шутя говаривал, что он правит Афинами, им же — правит жена)
мы лишь гипотетически можем перенести через века и страны в гарем Мурада III.
Однако миллионы и миллионы нынешних рыбных мальков, произраставших в мощных
водах всеобъемлющего славянского исконного уклада, принудительной волею
обстоятельств ныне реально оказались занесены в течение, которое несется совсем
от другого материка. Я имею в виду не только наших блондинок, которых десятками
тысяч увозили их чернокожие возлюбленные в свои африканские дома, иногда в
качестве третьей жены (сиречь, увозили в иные исторические эры). Моя мысль
сейчас шире: я говорю о потоке, который движется в прямом смысле слова от
другого материка — с весьма отличающимися духовными, экономическими,
религиозными, ментальными устоями по сравнению с теми, что заложены изначально
в наш психический и нравственный уклад.
В гигантской воронке, в бурном смешении несхожих вод
оказались и Томила, и Дарья, и Анастасия, и их мужья, и все мы с вами, в том
числе и столь почитаемая мною Нина Терентьевна с ее несчастной многомужней (до
восьми раз) судьбой. Проблема эта громадна по значимости. Она далеко выходит за
пределы гармонии только семейных отношений, но сокрушительно вмешивается в них.
Выскажусь здесь пока тезисно: в силу географических условий,
по историческим обстоятельствам, благодаря безмерно распростершимся
пространствам нашим прапрапрапредкам пришлось сообща и защищаться, и строить
свои города, и хозяйствовать. Сложившийся здесь уклад мира, общины, коллектива,
мощный соборный строй мышления в своих сильных и в своих слабых сторонах и
проявлениях существенно отличался от жизнеустройства соседних стран — и от
восточных с их кочевьями, и от западных с их малыми масштабами. Толстенный
пласт народной истории встает за соленой русской поговоркой: «Честной вдове от каждого
мужа — седьмую долю»… В Европе сложилась ситуация, где быт и процветание
каждого отдельного человека в значительной степени зависели от его личных,
индивидуальных усилий, от индивидуалистичности (гибкости) поведения. И
поскольку семейные отношения, семейная мораль, семейные устремления суть
уменьшенный слепок с общей морали господствующего миропорядка, поскольку
построение семьи, отношения «М» и «Ж», отличались у нас весьма значительно от
тех, что господствовали там. И вот — все перемешалось! Наши молоденькие, еще
будущие матроны буйным течением, как мальки, оказались, фигурально выражаясь,
занесены в садки с иной микрофлорой, с иной температурой, с инородной молодью,
с иными законами выживания. Да только ли мальки!.. Осознают они это или нет —
дело вторичное, первичным же является то, что и мужья, и жены оказались
вовлечены в такие взаимоотношения, которые не резонируют с теми, что
развивались от века. И более того: не только эмоциональный строй оказался
нарушен, но и экономические обстоятельства оказались уродливо подорванными.
Миллионы и десятки миллионов буйно заплескались, чтобы выбиться из неудобного
русла!.. Так что не только в их невежестве дело, дорогая Нина Терентьевна. Надо
еще разобраться, откуда и почему оно пошло. И по крупному судя, что именно
будет способствовать желанию людей избавиться от этого невежества.
Часть вторая. Между прошлым и будущим
Вспоминает Анастасия
В одно прекрасно утро…
Эпиграфы к главе
Прекрасный юноша Гоги с первого взгляда влюбился в
изумительную красавицу девушку Нателлу и попросил ее стать его женой. Хорошо,
сказала она, я выйду за тебя. Но при одном условии: каждый месяц я буду уходить
на три дня, а ты не спрашивай меня ни о чем! Гоги был так влюблен, что сразу
согласился. Сыграли они веселую свадьбу, живут хорошо, ласково и так прошел
месяц, и Нателла ушла ночью и вернулась только через три дня. И на следующий
месяц так было, и на следующий. И задело это Гоги за живое, решил он узнать,
куда она уходит. Вот ночью она встает и выходит из дому, он — незаметно за ней.
Она быстро идет по дороге. Он за ней. Она подымается в горы. Он за ней. Она
подходит к краю пропасти, упадает грудью о землю, превращается в змею и
начинает шипеть! Так она и шипит трое суток, потом снова бьется грудью о землю,
превращается в красавицу Нателлу и спешит домой. Так выпьем же за тех женщин,
которые шипят только три дня в месяц и то высоко в горах!
