Просто умилила меня на работе твоя вчерашняя фраза:
«Помнится, ты хотела мне помочь». Вот это «помнится» — восхитительно! Заходит
такой большой, с хоботом, в эту, ну, как ее, посудную лавку, и пробует там себя
изысканно вести. Не надо тебе никаких вступлений и переходов. Мне — ты должен
писать так: «Срочно сделай…» и перечисляй, что срочно. Можно прибавить: «И не
вздумай затянуть с этим!» Ты пойми, что быть как-то полезной тебе — это не
желание мое, это и цель, и смысл, и где, интересно, элементарная твоя догадка в
тот момент, когда ты вопрошаешь: не соглашусь ли я…
Мне все время за тебя тревожно. Может, потому, что я лишена
возможности тебя оберегать, защищать, загораживать — своими руками?
Я люблю тебя. Я очень тебя люблю. Страшно, невозможно —
представить: вдруг не встретились бы, вдруг не разглядела бы, не поняла, что
это — ты. Тебе не представить вот чего: что ты для меня, как я тебя люблю и —
до чего же я себя чувствую счастливой. Чтоб человеку, скажем, уже за двадцать
пять, а он ходил и улыбался, и твердил: Егорушка, родной мой, солнышко
мое! — и чувствовал себя — счастливейшим на свете человеком! Потому что
человек знает, что есть ты. А тебя человек любит. И удивляется одному: как до
сих пор еще живет-то? Почему — ни взрыва, ни испепеления — ведь это такая сила,
так ее много!.. И — живет. Непостижимо.
Если я доживу лет до семидесяти, я, может, буду и спокойной,
и мудрой. А сейчас я люблю тебя, и схожу от этого с ума, и слава Богу.
Спокойных и мудрых вон на улице сколько — идут мимо и тебя не видят. А я тебя
люблю. Может, в этом и есть моя мудрость: я знаю тебя, я вижу тебя и я люблю
тебя.
Да, очевидно, что я сошла с ума, сдвинулась в географическую
зону стихосложения. Вот разные образцы сумасбродства.
1. Лирический Почему это все, что с тобой происходит,
Неожиданно, странно — я все узнаю. Кто-то что-то сказал, кто-то мимо проходит И
обмолвился чем-то, А я уловлю…
2. Хулиганствующий, бестактный Может кто-то что-то
понял, Ничего я не пойму: С гордостью «пигмалионьей» Демонстрировать жену? (Ну
и ну!)
Вы бы отдали ее бы Демонстрировать бы моды. Это было бы
этичней И наверное, практичней.
Не сердись, пожалуйста: что со сдвинутой-то взять? Все
пережитки (ревность, нетоварищеское отношение к Женщине и т. д.) так
наружу и рвутся. Ведь мучилась же я все свое детство, страдала, что родилась не
мальчиком! Хорошо было бы. Только ты бы не знал тогда, как можно тебя любить. Я
убеждена, что так — тебя никто не любил.
Видишь ли, я тут летала. Стыдно даже писать, так это
тривиально, вроде бы с этим мы кончаем еще в детстве. Ну, а что поделаешь, раз
было-то! Гдето над морем. Сначала одна, потом кому-то там еще показывала,
учила!
За всей этой суетой: расчеты, билеты, блокноты — жило это
понимание, знание: есть у меня твоя фотография. Таким полыхает заревом в
половину неба, ночного неба, что становится совсем светло. И улыбалась
счастливо все эти дни. Если одна. А не одна — так все равно улыбка оставалась —
не на губах, не в глазах — в душе.
Эта неделя «сделала» тебя другим. И не в том, конечно, дело,
что ты наверное, за последние семь месяцев и улыбнулся-то мне сердечно — в
первый раз. Хотя и этого, конечно, ждешь. Сколько же в суровости-то твоей жить?
Сразу же — как снег трехдневным дождичком — смыто все мрачно-больное.
Я так тебя люблю! Можно сойти с ума — только от одного
этого: секретарша, которая сидит с тобой в соседней комнате, эти женщины на
почте, десятки других — которые говорят с тобой, ходят — около, мимо — и
ниче-го-шеньки, хоть бы что — как все остальные, как стена, стол, стул, вот
посмотри, сколько их — идут, и не смотрят, и нет тебя для них, — а для
меня — самое-самое, большего и пожелать невозможно — увидеть тебя, дотронуться
не до фотографии! Я не говорю о трех днях, нет, хотя бы об одном, я бы- с такой
легкостью ч счастьем! — по году из мне оставшихся за час, за пять минут —
с тобой! — отдавала бы. Вот, скажешь, разбросалась-то! Только лучше, день
— за день. Год — за год. Чтобы подольше хватило.
Ты мой любимый, ты мой самый-самый дорогой человек, вот
прошу Судьбу, Бога и кто там еще есть: пусть будет тебе — хорошо! Солнышко мое,
Егорушка, я тебя люблю, я так тебя люблю!
Иногда приходит в голову: а может больше ничего и не надо?
Может таклучше даже: ведь ты со мной- постоянно, твое присутствие — я его
ощущаю почти что физически. Все-таки человек — ведь прежде всего душа его. Все
говорят: «Родные и близкие прощаются с телом такого-то…» Значит, такой-то — это
сердце, душа, мысль, а тело — это не он сам. И если тело — это не мы сами
значит, у меня есть самое существенное, и моя жизнь, наполненная сверх края
тобой, — это — «высшая» жизнь… Вот в какие закоулочки убегаешь, а что
делать-то?
Пока я есть, ты у меня себя не заберешь. Было бы пятнадцать
мне лет, была бы я другого склада — переболела бы, может, и «выздоровела». А
так — ну ведь невозможно. Я — не умоляю, не прошу, я — просто иначе не могу
быть. Вне тебя. Не с тобой. Мне — тебе — не стыдно даже сказать, что нет
разговора о какой-то оскорбленности, гордости и т. д. Очевидно, моя
гордость в другом — в том, что могу тебя любить — вот так, «полностью» и —
совсем, и — «насовсем». Никуда я от тебя не уйду. Никуда я от тебя не денусь.
Видишь ли, какое нелепое было мне начертано предназначение:
любить тебя. И я так выстроена, и так формировалась, и так жила, оказывается,
для того жила — чтобы увидеть тебя и понять: да вот же он!
У меня возникают такие желания, от которых я когда-нибудь
все-таки сойду с ума: то — чтоб ты мне на плечо локоть поставил. Ну, облокотился
— не представляешь, как мне это надо. То — губами — прикоснуться к твоему лицу.
Только — чтоб все-все-все обцеловать, до миллиметра каждого. Губам становится
щекотно, и они произносят: «Я тебя люблю».
Я люблю тебя. Это звучит во мне, не умолкая. Я люблю тебя.
Это — под звуки улицы, крики ребятни, птичий гам, в такт шагов, шорох тополей
под окном, стук дождя по стеклу, и всегда — в душе, в голове, на языке.
Привыкла к твоему имени. Свободно выговариваю его, легко. Как-то незаметно,
неосознанно я все хорошее называю твоим именем. Не называю — а так: проснусь,
первая осознанная мысль — ты. Выхожу на улицу, попадаю в солнце, тепло — и
первое, что мелькнет — ты. И так — во всем.
Ты — не считай меня за совсем неумную, только я знаю,
чувствую, что надолго меня — не хватит. Я не про то, что устану или — надоест.
Да нет. Но ведь и предел какой-то — тоже есть.
Знаешь, я бы, наверное, немножко успокоилась, если бы ты
знал, понимал, чувствовал, представлял — как я тебя люблю, что и как. Если бы
ты это представлял — мое пребывание как-то было бы не совсем зряшним. Только,
наверное, это невозможно: ты — и другого склада и — даже пола — и то другого!
Сегодня так захотелось уткнуться в твою «афганку» и немного
поплакать. Знаешь, мне хватило бы и одной ее, потом, может, и плакать бы
расхотелось. Если тебе встало меня немножко жалко и ты подумал, что можно
отпороть один рукав и подарить его, то — мне все равно, какой: правый или
левый. Только почему-то левый — роднее все-таки. Я люблю тебя.
