Со мною рядом ваша тень опять.
От бури чувств спасенья нет.
6.
Я по вашим следам брожу.
Вы уйдете, я прихожу.
Я на том же месте сижу,
Я на те же фрески гляжу.
Я по вашим брожу следам.
Повстречаться придется ль нам?
7.
Я мечусь как в клетке. Я тоскую.
Чем же Вам отныне помогу я?
Я слаба. Я вас благославляю.
Силы Вам! Я счастья Вам желаю.
Егор! Живи всегда!
Алевтина
Зачем ты мне нужен? Чтобы любить тебя. Чтобы уважать тебя,
гордиться тобой, восхищаться, чтобы ликовать, чувствовать себя счастливой: есть
ты! Чтобы удивляться: почему я — живу, как это — без тебя — и живу? Чтобы
зависеть от тебя, чтобы служить тебе, подчиняться тебе. Жаждать быть чем-то
тебе полезной, мечтать что-то для тебя сделать.
Знаешь, я последнее время живу, ощущая себя в каком-то море
благодарности по отношению к тебе. Наверное, если бы я была с тобой — рядом —
не день, не три дня — дольше — десять, месяц — я не смогла бы, не выжила бы:
нельзя представить, что это — можно в себе носить — и не взорваться.
Лучше бы подружился ты со мною, а то я с тобой — дружу, а ты
этого и не знаешь. Читал ли ты какую-то книжонку про двух английских собак и
кота, как их бросил хозяин и уехал, а они прошли чуть ли не всю страну, чтобы
вернуться к нему?
Стыдно за свою любовь: почему-то в последнее время на первое
место высунулось, отодвинув начало духовное, интеллектуальное, совсем иное —
чтото очень древнее, мохнатое, лохматое, первобытное. Свою любовь я ощущаю
физически, постоянно в груди «качельное» чувство. Когда качели — вверх. Или —
когда насосом воздух выкачали — вниз. Люблю тебя и рвусь к тебе не только
сознанием, тягу испытывает каждая моя клеточка. Иногда, ты-то это пойми, ужасно
хочется быть просто слабой женщиной. Такой парадокс: вроде бы потянулась слабая
к тебе, сильному, а вышло — все не так, не вернулась к своей естественной —
рядом с силой-то! — слабости, а приходится — наоборот: все держишь да держишь
себя в руках. А если бы не в своих держать, а в твои руки отдаться!
Иногда к тебе прилетаю. Захожу ночью, сажусь на пол около
тебя и смотрю. Иногда рукой по щеке проведу. Губами головы коснусь. Иногда —
наглею совсем: беру твою руку, трусь об нее лицом. Все умираю от любви к тебе —
да никак не умру.
…Этакий у меня нездоровый интерес к мужчинам, которым, как
тебе, под пятьдесят. В общественном транспорте — всматриваюсь так изучающе: а
что это за народ, как он себя чувствует, как живется ему? Вот у этого тоже два
уха и нос — посередине лица. Как у тебя. Но никто так его не любит, как я тебя.
Знаешь, что бы ты ни говорил, все это как-то — мимо, ты меня
вызываешь к себе, а я слов не слышу, только вижу, что это ты, слышу тебя, не
слушая, беру твои «указивки», вижу твой почерк, прижимаю наедине эти листочки к
лицу, утыкаюсь в них, как в твою руку, целую. Знаешь, Егор, когда ты рядом у
меня работает только одна сигнальная система, а вторая отключается полностью.
Какой там разум, какое понимание — только люблю, только ощущаю, что ты — это
условие моего существования, среда, смысл и т. д., и т. п.
Ужасно на меня погода действует, даже стыдно говорить об
этом: прямо никакой самостоятельности. В очень плохую погоду я могу радоваться:
кто- то из великих характеризовал бабу-ягу — «Просто прелесть, что за гадость!»
Несколько дней — тучами все затянуло, небо — одни тучи, и так низко, и так это
тяжело — небо, облокотившееся на крыши. «Прелесть, что за гадость». Плюсовая
температура — и мелкий снег. Бывает — простуда, ОРЗ, бронхит. Дома —
температура, кашель, голова кружится, встать — невозможно. Идешь на работу
(досадно — пропустить, мне каждый день — очень жалко потерять), а там вдруг
увидишь тебя и «расхаживаешься», возрождаешься. Я тогда шибко эмоционально
работаю, такая манера: выжать из себя все силы в твоем присутствии. Тут как-то
пришло на ум слово: «яростно» работаю, и болезни нет, как не было.
И еще — кощунственное: пусть какие угодно боли, обиды, пусть
что угодно — только не покой — без тебя. То есть кощунство в том, что, выходит,
и страдания — счастье. Поскольку — предпочтительней, чем ничто, чем густота без
тебя. Я люблю тебя, и если проводить какой-нибудь там химический анализ, то
окажется, что в моем организме —90 % — тебя, а десятые доли я уже не
считаю.
В последний раз была в бассейне, тридцатого декабря —
всего-то пять человек в воде, наверное. Может, к Новому году готовились, а
может, электрики уже встречали его — все время выключали свет. В темноте
стра-а-ашно! Но «а Егор?» — и плывешь, куда денешься! Хотя и жутко. Плыву и
промелькнет молитвой, что ли: «Не устану, я же тебя люблю!» — и правда — не
устаю, если успею это сказать.
Успеет промелькнуть в сознании: «Пусть будут родители», а
все остальное — о тебе. И это будет второй Новый год. Когда я-с тобой. Даже для
поступления в институт требуется стаж два года. Сказал бы ты мне, что хватит,
мол, тебе, Аля, бояться, живи — спокойно, никуда я от тебя не денусь. Только не
сердись же ты, что я — учу, чего сказать. Знаешь же, что я на это — не посягаю.
Только могу я о таком под Новый год помечтать? А я тебя люблю. И ты мое
солнышко. А времени — два часа ночи, что же мне не протянуть сейчас руку, не
дотронуться до тебя, не почувствовать тебя рукой, губами…
Каждому известно: истерические люди, позволяя себе
распускаться, оздоравливаются в своих «всплесках», а носящие боль в себе — не
выдерживают раньше. Так что — во свое спасение — иногда буянь. Можешь кричать
на меня. Ругай, проклинай, только тоже — разряжайся.
Я люблю тебя. И боюсь этого твоего напряжения. Говорю о
работе. Но ведь это так очевидно!
Боже ж ты мой! И как же мне повезло! Такой счастливый сон!
Прихожу к тебе домой — и не гонишь. И не сердишься. И обнимаешь меня! И тебе
даже хорошо со мной. Проснулась и боялась пошевелиться, чтобы — не спугнуть это
счастье в себе. И что еще человеку надо, если могут быть вот такие минуты!..
Вполне можно жить одному на необитаемом острове.
Вот видела тебя в конторе неласкового, сердитого,
«железобетонного». Ты знаешь, я тебя такого — больше люблю. Может, потому, что
я тебя сначала таким увидела, в своей мягкости перед нами ты пото-ом, так
нескоро — явился. А полюбила — такого. Доброта — она может быть и может не
быть. А это — в тебе не уходит, это твое. И сейчас, когда изболелось за тебя
сердце, когда жду чего угодно — для себя, я сейчас остро ощущаю, какая я
счастливая: есть вот такой ты, и я тебя люблю.
Только как дыхание — естественно и легко у меня опять на
губах всегдашнее: Егорушка, родной мой, солнышко мое, я люблю тебя, я очень
тебя люблю! И никаких швов, никаких склеек. Я так живу, так дышу.
Ну, как сочиняет один товарищ свой исторический роман: как
он дышит, так и пишет.
