Можно ни на йоту не считаться с нею, можно ломать и унижать
ее словом и делом, тем более, что «покровитель», который валяется на диване
перед телевизором, пока ты пашешь у плиты, натрудившись перед тем на работе,
такой нахлебник дает вроде бы все основания для издевки и пренебрежения. Но
подумай о той дурной общественной истории, которая повыбила чуть ли не половину
отцов из семей и поставила у семейного руля женщин. Прикинь также мысль о той
дурной экономике, которая отвлекла мужчин из низкооплачиваемой школы и повсеместно
поставила педагогами нашу сестру. Впрочем, что тут долго говорить, старые тетки
помнят военную и послевоенную частушку:
Я и лошадь, я и бык, Я и баба, и мужик.
До того мир перевернулся, что в зоне, где мне довелось
отбыть восемь отнятых безвозвратных лет, всяко заминали казус, чтобы не было
позорной огласки: шесть уголовниц-рецидивисток отловили, связали и чуть ли не
до мучительной смерти изнасиловали вохровца. Как? Они сдернули с него штаны,
возбудили член, туго перевязали его у самого корешка и сами надругались над
мужиком в полную волю, а потом и десятки других товарок пригласили, чуть ли не
круглые сутки им поочередно пользовались. А он, с почерневшей уже ялдой, лежал
на спине, мешок на голове.
Для чего я поведала об этом жутком случае? А для того, что в
таком диком, уродливом, перевернутом зеркале отразилось, по-моему, все то
уродство, которое творится в области нынешних отношений «М-Ж». Конечно же, век
за веком, поколение за поколением мужчины много непотребного вытворяли над
нашей сестрой, пользуясь своей силой и нашей зависимостью от них (сколько те же
охранники ГУЛАГа загубили женщин и девушек!). Но значит ли это, что мы должны
вести себя так же уродливо, как они, мстя за наши поруганные тысячелетия?
Разумеется, в быту, когда жена покрикивает на мужа или даже
вселюдно помыкает им, все это выглядит помягче, чем уголовное надругательство,
но разве дело в количестве выказываемого неуважения? Да нет же — в самом
наличии этого качества, когда она выступает эдаким неуважай-корытом по
отношению к одному из опорных законов живого мира! Боже мой, до чего мне бывает
противно слышать грубые, резкие, презрительные реплики, которые отпускает
холеная, разодетая, с виду вполне благополучная дамочка вадрес своего тоже
прилично одетого мужа да еще в присутствии разряженной доченьки! Но самое
противное, что такой-то вот «стиль» для нее не то что привычный, а
единственный, другого не знает она, ибо он перешел к ней от матушки, а от нее
естественно перекочует и к доченьке.
Чем такое-то надругательство чревато для самой холеной
дамочки? Отсутствием яркой и полноправной радости из-за постоянного истечения
из нее отрицательных эмоций, зажатием духа, а, значит, очень быстрым отлетом в
небытие и ее молодости. Чем женщина агрессивней и пренебрежительней по
отношению к своему мужу, тем скорее приходит к ней старость. Что ж, вольному
воля…
Спрашивается: так что же, достопочтенная Нина Терентьевна,
вы предлагаете нам вернуться к патриархату, к рабству, к безгласной
покорности?! Не надо держать меня за такую уж дуру, милые мои собеседницы!
Кто-кто, а уж я-то в своей жизни нагляделась на десятки мужчин — и вблизи, и
совсем вплотную, и лишь один из всех них, незабвенный мой последний супруг,
Петр Александрович, царствие ему небесное, был и умнее, и сильнее духом, чем я,
был настоящим природным лидером. Только он и заслуживал того, чтобы я
безоговорочно могла положиться на его слово, только за ним одним я была в
полном смысле слова «за-мужем», чувствовала себя как за каменной стеной. Но они
были мужчинами, и в своем общении с ними я относилась к ним как к
представителям сильного пола. И они становились таковыми, осознанно или нет
стремились соответствовать моему к ним отношению.
Даже мужчина-мальчик, то есть тот, кто по своей духовной
конституции готов всю ответственность переложить на жену (а прежде всего — на
мать), и тот храбро встопорщивает свои перышки, когда жена уважительно с ним
обращается, и готов горы свернуть. Твое дело быть шеей, которая способна
повернуть голову в любую сторону, но не твое дело эту голову уподоблять пустой
тыкве. Сотвори так, как ты хочешь, если уж без этого никак, но пускай он будет
уверен, что ты поступила, как он хотел.
Спрашиваешь, для чего все это, собственно говоря, надо? А
для того, чтобы соответствовать закону природы: если уж поток воды падает вниз,
то ставь турбину под него, а не над ним, иначе толку не будет. Ни току, ни
толку! Верни мужу осознание его мужского достоинства, и уже через короткое
время он вернет тебе уважение и любовь, и радостную жизнь, и молодость.
И снова спрашиваешь: а если мою уважительность он в силу
своей духовной неразвитости примет за слабость и начнет, грубо говоря, ноги об
меня вытирать, как об коврик перед дверью? Много может возникнуть вопросов
подобного рода, но отвечу однозначно: мудрой женой быть много труднее, чем прямолинейной
начальницей. По трудам твоим воздается тебе! Хочешь командовать и помыкать,
ради Бога — неси тогда всю свою короткую невеселую жизнь ярмо на шее в виде
свесившего с нее ножки мальчика-мужа, да и то сказать: когда вконец ты его
допечешь, соскочит он с нее и переберется к другой (или на другую шею).
Позволишь ему собой помыкать, опять-таки нацелится он, в конце концов, к
женщине самодостаточной, с чувством собственного достоинства. Короче: жизнь
ставит перед нами задачки потруднее школьных, но и цена их решения много дороже
— счастливая жизнь. Не больше, не меньше. Будет муж счастлив, будет поднят и
вознесен твоим уважением, восхищением, доверием, будет он себя чувствовать
благодаря тебе мужчиной, победителем судьбы, то и ты будешь купаться в волнах его
любви, силы и очарования.
Естественно, надо знать особенности его индивидуальной
психологии и учитывать их: опять же, чтобы ставить турбину под поток, а не над
ним, чтобы турбина работала. Так, долго не могла понять причин
раздражительности одного своего друга. Во всем, кажется, устраивала его, а он —
меня, но вот появлялся после разлуки, и очень скоро начинался ералаш. Но когда
поняла, в чем дело, от души рассмеялась, и сразу все наши отношения с
Володечкой наладились: оказалось, он становился чуть ли не невменяемым, когда
хотел есть. Ко мне он приходил после работы голодным, а я сразу принималась его
расспрашивать да к нему ластиться. Вот тут его и начинало взрывать от каждого
пустяка! Нет уж, нельзя забывать русской поговорки: «Напои, накорми, в баньке
помой, а потом и выпытывай». И когда те же мои подходы я осуществляла с
сытеньким Володей, то тут хоть веревки из него вей, хоть ложкой хлебай. А ведь
могла пойти по пути амбиций, слез, взаимных попреков, что хорошего бы вышло?
А Марк был у меня тяжелодум: ему от природы было
противопоказано принимать быстрые решения. И если я хотела сходить с ним в
театр, то по крайней мере за неделю — дней десять до этого надо было затеять
разговор о том, какой он умница, как регулярно поддерживает и повышает мой
культурный уровень, чтобы, в конце концов, он воспринял идею в качестве своей.
А потом я не упускала случая невзначай похвалить его инициативу, благодаря
которой мы получили такое удовольствие, и дружок мой медленно, но верно
окультуривался, иногда доходил до такого подвига, что и самостоятельно покупал
билеты!.. И опять же, что хорошего вышло бы, если бы я атаковала его в лоб,
пилила бы и попрекала?
