Господи, мой Боже, спаси и сохрани — ведь я нередко молилась
глядя на Рафаэлевскую Мадонну…
Из письма, присланного Автору через год после того, как
сыграл свою жизненную роль восковой биоэнергетический аккумулятор, прописанный
женщине тридцати семи лет, безмерно страдавшей от выкидышей
Расчет случаен и неверен, —
что обо мне мой предок знал,
когда почти подобен зверю,
в неолитической пещере
мою праматерь покрывал?
И я сама, что знаю дальше
о том, кто снова в свой черед
из недр моих, как семя в пашне,
в тысячелетье прорастет?
***
Бесплотная невидимая стая, —
свиваясь облаком вокруг любовных пар,
колдуют легкие, умело вызывая
и в теле трепеты и на ланитах жар.
А после сторожат в ночи зачатный час,
чтобы войти и воплотиться в нас.
Из женских стихов Марии Шкапской. (20-е гг. XX в.)
Если рождение детей есть свет, идущий от любви, то этот свет
идет от большого огня. И в этом непрестанном огне, в котором горит все
человечество и весь мир, вырабатываются, утончаются все силы человеческого духа
и гения.
Из книги «Искусство и любовь», принадлежащей перу теософа
Петра Успенского, ученика Георгия Гурджиева
У одной женщины было двенадцать сыновей и всех она назвала
Викторами. Когда ее спросили, как она их различает, она ответила: «По
отчеству».
Ты моих помыслах такая: Небесная голубизна — светла, ясна. В
прозрачности глубоких красок неизъяснимой чистоты, с глазами голубых мечтаний
остановилась ты, подняв дитя, чтобы оно могло взглянуть на уходящий к роще путь
в лучащемся тумане. А на лице твоем Покой и Благодать — две спутницы твои и
каждой женщины, которая готова страдать и ждать, когда дитя — ей, первой ей,
произнесет свое вот-вот родившееся слово. Как не гордиться ей, одной из
матерей, начальным зернышком огромной жизни, которому она дала родиться — как
каждая на свете мать, что миру дарит детство, пренебрегая мукою своей.
Так солнце дарит миру на рассвете свой первый луч, младенца
нового земного дня. И тот, кто может взвесить на руке песчинку, незаметную в
песке, способен ощутить весь вес планеты. Так и мать, свое дитя
подьемля, — всю Землю держит. И только потому ее святой позволено назвать.
Так, в красках Рафаэля возникая, равно держа и Землю и зерно, ты в помыслах
моих такая.
Эдуардас Межелайтис. Женщина (отрывок)
Егор. Высвобождение. Наслаждение
У нас с Анастасией начался новый медовый месяц длиною в… не
знаю, во сколько месяцев, а точнее, лет или десятилетий. Будто горный поток
долго копил силы и прорвал наконец возникшую плотину и неудержимо хлынул вниз,
снося на своем пути все преграды, смывая прочь накопившееся в русле наносы и
заносы. А солнышка наверху, а запасов застывшей воды на вершине неисчислимо,
так что не иссыхать потоку долго, очень долго!.. Этот образ неистощимого
грохочущего водопада, когда-то давно поразившего мое воображение в горах, где
мы были с Дарьей, вставал из Небытия при каждой нашей нынешней встрече с Анастасией.
У нас началась не только новая любовная жизнь, как будто под
излучением света и тепла жаркого расколдованного солнца, но новая жизнь вообще.
Новая особенно для меня, потому что я исподволь действительно переставал быть
только придатком, функциональным рычагом своей работы. Дело постепенно
превращалось в одну из важнейших сторон жизни вместо того, чтоб быть ее
единственным смыслом, а смыслом и целью жизни мы поставили строительство самой
жизни — полнокровной, по возможности всесторонней, разнообразной, совместной,
счастливой.
Это был непростой, может быть, самый крутой поворот из всех,
что я испытал на своем уже столь долгом пути.
Увидеть радость в общении и веселой возне с женой и детьми,
а не помеху для прочтения тех срочных деловых бумаг, что я взял домой из
конторы — это было непросто при инерции наката в десятки лет! Найти возможности
для прочтения сложной художественной книги, которая с таким трудом пробивалась
через мои заржавевшие мозги, но все же завертела маховики, не связанные
вплотную с картографией, — это было как пройти через хирургическую
операцию. Но после этой операции, что-то странное случилось с моим мышлением,
как будто короста во многих местах обвалилась с него, будто темные шоры сняли с
глаз, и я стал видеть мир и ярче, и шире, и острее…
Ощутить, что поход на рынок — это не только помеха работе и
досадная трата времени, но и помощь любимой женщине, но и освоение каких-то
любопытных, неведомых или забытых сторон реального мира, но и достойное
строительство доброй реальной жизни: само собой, это было коренное изменение
мышления, переориентация в пространстве.
Конечно, самое главное здесь было так перестроить отношения
на работе, чтобы дело не пострадало: это нужно было не только для ублажения
собственного самолюбия (из грязи да в князи), но и по фундаментальной причине —
для проживания семейства в добром достатке, это было моим элементарным долгом
кормильца и заботника. Надо сказать, что здесь мне весьма помогли наводки
Автора по переустройству судьбы, которые он не только изложил мне, но и по
которым провел со мной ряд, так сказать, семинарских занятий. Суть этого
переустройства заключалась для начала в беспощадном анализе системы сложившихся
в моей деловой жизни отношений, и оказалось, что добрую половину дел я выполнял
вместо своих сотрудников, точнее за тех из них, кто работал медленно или с
большой долей необязательности: у меня не хватало терпения дождаться
необходимого результата и я брался за дело сам. Как следствие, одни откровенно начинали
на мне паразитировать, у других я своим вмешательством отбивал стремление к
инициативной работе: к чему стараться, если шеф все равно все сделает сам?..
Сначала по привычке тотчас реагировать на ситуацию, я хотел было рубануть
саблей по сложившемуся узлу, да вовремя вспомнил, что дуги гнут с терпеньем и
не вдруг. Какие претензии можно предъявлять к людям, если у них нет точных
должностных инструкций? Я не стал сам составлять эти инструкции, я попросил
каждого составить их для себя. Любопытная получилась картина: большинство из
моих служащих составили их с превышением того круга обязательств, который они
выполняли! И лишь одна фифа, из недавно принятых намаракала несколько невнятных
строк, которые будучи зачитаны вслух на планерке у одних вызвали громовой смех
(«Ну, нет на тебя Жванецкого!»), у других брезгливые реплики.
Зачитал свою должностную инструкцию и я: ясно стало, что
выработка стратегии, представительство в наиболее ответственных случаях и
контроль за выполнением принятых решений — вот мое дело, а не бесконечная суета
вокруг разнокалиберных дел, не подмена замов, не текучка. О, сколько времени
высвободилось для действительно серьезной работы!..
Интересно, что после этой тарификации спокойно и без
катаклизмов и в общем-то быстро был перетрясен штатный состав: сами по себе,
без нажима ушли те, кому не понутру пришлись перемены, выдвинулись вперед и
стали работать за двоих те, кому я прежде невольно связывал руки. Особенно
выросла как человек и профессионал-диспетчер Наталья Ильинична, секретарша. Ее
компьютерный стиль мышления нашел гораздо более рациональное, чем у меня,
распределение моих визитов и приемов, звонков и совещаний. Иерархия, четкая
структура, и как следствие — более дружная, я сказал бы, стремительная работа
всей фирмы и бездна выявившегося времени у меня самого. Это не было подобием
иерархии на военной службе, ибо здесь каждому можно было высказать в мой адрес
свои разумные пожелания — в отличие от привычной для меня в армии, где приказ
командира — закон для подчиненного. Но та сила, что заложена в четкой
структуре, отличающейся от размазанной аморфной массы раскованной инициативой и
четкой ответственностью каждого на своем уровне, уверенно соединила в мощный
единый вектор усилия всех работников. Вроде бы не сделано было ничего особенного,
а поди ж ты!..
