Могу понять раздражение тех читательниц моей исповеди,
которые бедуют вообще без мужа, без семьи: с жиру взбесилась! Взял ее с
ребенком хороший человек, в общем, малопьющий, на добром счету в своей фирме,
без пяти минут доктор наук, родился у них еще один ребенок, так какого же рожна
ей нужно?! И я согласна с теми, у кого никого нет или кто мается с горьким
пьяницей: и верно, жила я, как у Бога за пазухой! Да вот вопрос: жила ли? И еще
один: за пазухой ли?..
Знать, такая уж дурная уродилась я мамы с папой или уж так
воспитали правоверно, что я истово во все верила, чему меня учили и что в школе
слышала. А назидали нам высокие истины про назначение человека, про гордость
женскую, про семью идеальную. Родители были у меня люди кристальные: всю жизнь
вкалывали, работали по-честному там, куда Родина пошлет, трудами своими
праведными палат каменных не нажили, но считали себя людьми счастливыми и
гордыми потому, что на производстве коллектив и начальство их ценили, грамоты
вручали и даже в дома отдыха посылали бесплатно. (Правда, вспоминаю я, что эти
путевки льготные выдавали им в межсезонье.)
И в школе тоже верила всему хорошему, прямая, честная была,
пионерская и комсомольская активистка. Веселиться любила, как все девчонки, но
фирменное шмутье и другие брошки-сережки презирала, училась от души,
добросовестно. Отличницей была, с золотой медалью школу кончила. Но что
характерно, в классе меня зубрилкой и синим чулком не считали и не сторонились,
потому что я всегда открыто за справедливость выступала. Был даже такой случай:
нашей классной руководительнице заслуженное звание присвоили, а я как раз в
этот день всех до одного десятиклассников подбила, чтобы никто из-за парт не
вставал, когда она войдет в класс. Почему? Да потому что вчера она двоих наших
ни за что, по самодурству, из буфета выставила, да еще с оскорблениями и
позором. И вот приходит наша «Швабра» в свой же воспитательный класс, вся
взволнованная в день награждения, а класс-то ее родимый сидит на местах и
молчит, как в рот воды все набрали. Она сначала стала кричать, мы молчим, она
принялась воздух хлебать, замахала руками и вылетела вон вся в пятнах… Директор
потом приходил, разбирался, чуть я из школы не загремела как зачинщица, да
явился мой папаня, железно подтвердил у них на педсовете мою большевистскую
правоту, пообещал довести до общественности, чтобы сняли звание заслуженной как
не заслуженное учительницей-грубиянкой, хотя согласился, что и мы в классе
своеволие допустили. В общем, дело замяли, чтобы меня, Анастасию, гордость
школы, единственного претендента на медаль в районе, не вынудить перейти в
другую школу накануне выпуска.
К чему это я? Какое отношение давнишний скандал имеет
отношение к моим семейным делам и к личной жизни? А такое, что я истово, без
сомнения верила как в непреложный канон в тезис о святом равенстве мужчины и
женщины. Заметьте: не в равноправие, а в равенство, то есть подобие. Наверное,
на всю жизнь запомню я заголовок в праздничной газете, выпущенной к 8 Марта: «В
Советском Союзе исчезла разница между мужчиной и женщиной». Сама видела! Так
же, как своими ушами слышала в межконтинентальной телепередаче гордое заявление
одной нашей профсоюзной, кажется, дамы: «У нас секса нет!» И вот теперь я скажу
самое смешное: очень долго я считала примерно так же, как они!
Конечно, я школьный курс анатомии знала и сдала на отлично
этот предмет, но «мужской» вопрос меня, практически, не волновал. Мальчиков в
школе у меня, почитай, и не было, потому что мне были смешны их обезьяньи
претензии на взрослость и я не уважала их лени и стремления проехаться «на
шару», хотя бы и за мой счет. Списывать на контрольных им давала, не скрывая
насмешки. Вуз выбрала — с благословения отца — самый почтенный и перспективный
в плане многообразного приложения и развития моих будущих сил — точной механики
и оптики. На курсе у нас и особенно в группе преобладали молодые люди, и я
сразу стала объектом усиленного ухаживания. Девицей я была, как говорится,
очень даже «ничего себе»: стройная, сильная, веселая, и было у меня румяное
лицо, что в глазах представителей сильного пола свидетельствовало (и
справедливо) о моем физическом добром здравии. Теперь я мужскую психологию
хорошо понимаю и могу задним числом верно ответить, почему за мной началась
буквально массовая охота со стороны студентовстаршекурсников и даже аспирантов.
Дело в том, что и они, и мои сверстникимальчишки, однокурсники, для
повседневного, так сказать, пользования, сходились с девами легкого поведения,
давалками, прямо скажем. На их вечеринках табачный дым стоял столбом, звучали,
стукаясь, граненые стаканы, и раздавался мат в перемешку с визгливым женским
смехом. Но для длительного пользования, для семьи и продолжения рода эти
многоподатливые девы, в общем, им никак не годились. Им нужна была строгая,
недоступная для других носительница семейной чести с безупречным здоровьем. Вот
я и говорю, что вокруг меня завертелись вихри ухаживаний, интриг, поклонений,
соперничества, и вскоре одно за другим пошли предложения руки и сердца! Тут бы
и застучать сильнее моему собственному сердечку, тут бы и затуманиться головке,
ан нет разве для этого я шла в такой престижный, такой трудный вуз? Чувство
долга у меня было очень развито: я знала достаточно точно, сколько финансов
тратило на мое обучение государство ежегодно, и совесть не позволяла мне
платить черной неблагодарностью за это благодеяние. Тем более, что для полноты
рациональной загрузки мозгов и пополнения семейного бюджета я поступила на
курсы экскурсоводов и немалую часть времени отдавала этому делу. Отчество мое
Артемьевна довольно быстро и естественно переделали в прозвище Артемида, так и
закрепился в институтском сознании мой образ — прекрасной и недоступной богини
охоты и спорта Афины-Артемиды.
Да, провожали меня, да, тыкались мне в щеку и горячими, и
слюнявыми губами, да, и пытались обнять или притиснуть в углу, но сил, слава Богу,
у меня всегда доставало за себя постоять, а внутренний сон (или оцепенение?)
всего женского естества позволял быстро и равнодушно, без каких-либо
соблазнительных ощущений забывать и матримониальные предложения создать крепкую
образцовую семь??.
А время, однако, ускорило свой ход и перешло с шага на бег
трусцой, а затем на бег быстрый и даже с ускорениями. И бедная мама, уже не раз
вздыхая, домогалась от меня поведать ей всю правду о моем избраннике, которого
я, дескать, от них с отцом охраняю: «Так не надо таиться, доченька, дело твое
житейское, молодое, а нам с отцом пора уже готовиться и внучат баловать». Я
отшучивалась, что еще «тот принц не родился, который меня, спящую царевну,
разбудит», а сама тем временем естественным образом дозревала до осознания
неизбежности своего замужества. Уже практически все мои однокурсницы
повыскакивали замуж, на их свадьбах я нагулялась да и на свадьбах иных из своих
бывших одноклассниц тоже — пошла такая полоса в моей жизни, и ревнивое чувство:
а я-то их чем хуже? — уже коварно нет-нет да и посасывало мое непреклонное
сердечко.
Так вот я и напрягалась инстинктивно в ожидании того принца,
которому отдам свой поцелуй; не кривя своей непорочной совестью. А когда
чего-либо ждешь, то оно и сбывается. Или тебе кажется, что оно сбывается. Принц
явился!
