Условно-досрочно, за хорошее поведение, с досрочным присвоением звания помощника депутата Госдумы.
По настоянию нового начальника службы безопасности депутат Госдумы согласился и на его людей, соответствующую доверенную команду — тех самых «быков».
— Я окружаю себя только проверенными людьми, — твердо заявил тогда Коротаев. — Ради вашей безопасности, Касьян Михайлович.
Услуги освобожденного и в самом деле были мелкие: девять трупов сожгли в лесу, машины — тоже… Но эти услуги Коротаев оказал не Боровикову, а тем, кто выпустил его из тюрьмы.
Трупы было особенно приятно жечь, так как Коротаев не терпел ничего уродливого, — он любил закаты, поля, цветы, полотна старых мастеров, антиквариат. А эти трупы он невзлюбил сразу, как только лично обезобразил до неузнаваемости четверых. Раны резаные, колотые, рваные; отстреленные головы, обрубленные пальцы, глубокие ожоги от утюгов на животах, доходившие до хребтов… Такому не место среди этакой красоты.
Все это было сделано для ублажения лиц, вознесших Боровикова на вершины власти.
Разумеется, сам Касьян Михайлович ни сном ни духом не ведал об этих деликатных подробностях. Начальник службы безопасности? Во-первых, положен по рангу. Во-вторых, — душа-человек, особенно в часы застолий. А что до его подручных — что ж, так нынче положено. Куда ни глянь — везде такие…
В конце концов, ребята все молодые, вежливые, спортсмены, им тоже нужно предоставить возможность вырасти и вознестись. К сожалению, у них не было сверхценных идей. У них вообще не было никаких идей.
Ни о чем подобном не ведал и закадычный астроном Лазарь Генрихович, вдруг народившийся из далекого прошлого. Астроном ведал только, что товарищ его — выбился в люди и теперь большой начальник. Он даже не спрашивал, над кем непосредственно начальствует друг.
Ну, ясно, над Коротаевым.
Над бритоголовыми «быками».
Над шалуньями-нимфами… что повизгивали в бассейне, — экие русалки! К чему бассейн — вот же река…
Над шоферней.
Над… дальше Лазарю Генриховичу почему-то не хотелось думать.
Он и сам не понимал, почему. Возможно, ему попросту не нравились «быки». В Пулковской обсерватории такого скота не водилось. Во-вторых, ему — страшно сознаться — далеко не всегда не нравился Коротаев. Задушевный человек с крупными залысинами, балагур и шутник, услужливый, не упускающий из поля зрения ни единой мелочи, да все это в сочетании не с военной, а с какой-то… гебистской, что ли, выправкой… нет, не с гэбистской… какие-то порой прорывались из него замашки да словечки… но вообще держится так, что не обидит и мухи, если та не обидит его…
Одна беда: сам закадычный друг ему нравился все меньше и меньше.
Откуда вдруг появились эти заносчивость, барство, развязность, хамство, матюги через каждое слово. Пьет как лошадь…
— Должность обязывает, Лазарь, — похохатывал на это Касьян. — У нас других нет…
Теперь вот этот вопрос. Что за идиотская шутка? С какого бодуна-разгула он вдруг заинтересовался метеоритами?
Лазарь Генрихович за долгие годы знакомства успел узнать, что даже подшофе Касьян Михайлович ни о чем не спрашивает просто так, даже о стуле и температуре. В нем постоянно бьется либо одна, либо вторая неотступная мысль. Ими-то он и делится с окружающими.
А нынче в глазах давнишнего товарища вдруг вспыхнула настоящая заинтересованность.
— Не ожидается ли падения небесного тела? — озадаченно переспросил астроном.
Хозяин придвинул ему рюмку с коньяком, стоимость которого могла посостязаться с обсерваторией гостя. Или хотя бы с телескопом. Ну хорошо — с гостем самим по себе.
— Ага. — Касьян Михайлович, почесывая пузо над полосатыми трусами на пуговицах, которые вдруг начали называться плавками, — его, родного. Нет, астероид нежелателен. Он слишком большой.
— Да, — согласился Лазарь Генрихович. — Нам не уцелеть. Ничему не уцелеть.
— Ну, это мы еще поглядим, — усмехнулся Боровиков, вылавливая из вазочки осклизлый гриб-боровик. Особенности депутатского мышления иногда выражаются в обманчивом ощущении собственной неприкосновенности и вообще бессмертия.
— Да что ты! — Астроном всплеснул руками, — Погибнет все живое!.. Наступят холода, наводнения…
Касьян Михайлович согласно кивал, думая о чем-то своем.
— Техногенные катастрофы, — ученый уже не мог остановиться, — Атомные пожары… Землетрясения!
— Землетрясения, — утвердительно и туповато повторил Боровиков.
— Пригнемся, — простодушно утешил астронома Коротаев.
— Нет, крутовато все же, — возразил ему Касьян Михайлович и выпил полбокала виски, — Ведь надо же с кем-то делать дела, ездить на — как ты это называешь, Андрей? Стрелки и терки… Тьфу, эта новая лексика… А вот чего помельче? Какого-нибудь малюсенького, — он сложил пальцы щепотью, — метеоритика?
Лазарь Генрихович приосанился и пригладил академическую бородку.
— Малюсенькие валятся постоянно, — сказал он снисходительно. — Они сгорают в атмосфере… Падающие звезды.
— Понятненько. А покрупнее? И чтобы во-о-о-н туда! — Касьян Михайлович, не сдержавшись и почти готовый раскрыться, махнул толстой рыжеволосой рукой в направлении далекого города, которого отсюда, из Зеленогорска, не было видно даже с побережья залива, но районом которого Зеленогорск, однако, считался.
Это был Курортный район Санкт-Петербурга: Сестрорецк и Зеленогорск. Хотя до обоих пилить и пилить…
Где же еще обитать Касьяну Михайловичу, депутату Госдумы, как не в Курортном районе Санкт-Петербурга, в Зеленогорске? Есть, конечно, и другие приличные места, но здесь просто рай земной…
Он был потомственный ленинградец-петербуржец и вовсе не хотел перебираться в Москву. А люди, продвинувшие Боровикова в депутаты, на этом почему-то не настаивали, хотя, казалось бы, процесс давно отлажен, ибо там они, настоящие коридоры власти, в Москве.
А депутатские дачи строятся не в каком-то Зеленогорске, а на Рублевке.
И все большие дела проворачиваются в Москве.
Но желание депутата жить на загородной вилле всех неожиданно устроило. Ему далее выделили маленький самолет для полетов на заседания.
Настоящий депутат должен работать в своем регионе, пребывать в тесном контакте со своими избирателями.
Теперь ученый окончательно перестал понимать, о чем идет речь.
— Ты имеешь в виду…
— Позвольте, Касьян Михайлович, я вмешаюсь и кое-что уточню, — Коротаев, прочувствовав и оценив опасность темы, разлил напитки.
Хозяин благосклонно кивнул.
Он не любил пространных бесед. Он уже успел пожалеть, что завел речь о космическом катаклизме.
Много болтает. Пусть это всего-навсего Лазарь, но все равно чересчур. Надо бы ограничиться со спиртным…
