Он потряс кулаком.
Халат совсем распахнулся, и дама изучала телеса народного избранника с живейшим интересом. Тот машинально запахнулся. Дама была уродлива, как атомная бомба в мегатонну весом.
Опасаясь, что посулил слишком мало, Боровиков полез в карман халата, где и «зелень»-бабло носил для раздачи своим речным нимфам.
Дама утроила скорость, и через несколько минут они уже въезжали на привокзальную площадь города Зеленогорска.
Наступила тягостная минута расставания. Боровиков сунул спасительнице шесть или семь стодолларовых бумажек и быстро зашагал прочь.
— Меня зовут Галина Дмитриевна! — прокричала та ему в спину. — Солодовникова фамилия!
Чтобы, не приведи господь, не забыли о ней в новостях.
А то ведь несчастный даже не поинтересовался ее данными.
Она совершенно очумела от этой езды в обществе царственной особы. А царственная особа вела себя на редкость благоразумно: не пошла ни в какой медпункт, а вывалялась в грязи и начисто — каламбур — перестала отличаться от стандартного бомжа.
В этом экстравагантном виде депутат Госдумы Касьян Михайлович Боровиков вошел в первую попавшуюся электричку и двинулся по вагонам, выкрикивая несуразности и грозя пассажирам пальцем. От него шарахались, принимая (не без оснований) за умалишенного.
Он, однако, большей частью искусно притворялся, но сказывался неослабевающий стресс.
Он всячески сторонился милиции, и это ему удавалось: вокзал кишмя кишел ментами, но никому не было дела до грязного, полоумного бомжа, ибо ловили беглого депутата, без пяти минут государственного преступника.
Во всяком случае, сегодня. Ведь объявлен особый режим несения службы.
Только бы добраться до Сестрорецка.
Только бы удалось.
Касьян Михайлович отчего-то ненавидел Сестрорецк почти настолько же, насколько обожал Зеленогорск. Хотя ему намекали, что для будущего града Сестрорецк есть место еще даже более удобное.
Но в Сестрорецке действуют надежные, доверенные люди, о которых не знает никто.
И они доставят его туда, куда он им прикажет.
Он полагал, что способен приказывать всем.
Он не станет рассусоливать с «Богатырями» — ну их к Аллаху, раз уж противнику стало известно про «Ассоль».
Он проведет бурение днем раньше, результат один. Он и сам отговаривал их от этой аэродинамической затеи — к чему?
Сорок метров! Смоет все! И воронка глубиною в пять — на хрена им сдались эти эффекты?
Это было бы даже кощунственно — отравленный государственный флаг в небесах как бы благословлял гибель своей то первой, то второй столицы.
«Гарантировано присутствие губернатора», — шептали ему.
Да плевать он хотел на губернатора!
В конце концов, его цель не губернатор, а алмазы, в которые он полностью уверовал, и самое главное — смещение тектонических плит! Вот о чем нужно думать в первую очередь!
А ему тычут в рожу их гребаную политику!
Вся политика кончится, если Боровиков возьмется за дело!
Вообще все кончится… Мысли метались и путались в его помрачившемся уме.
Какая-то бабулька протянула ему денежку в ладошке, но он не понял и сунул ей сотню долларов: отвали…
Кто-то отвесил ему пинка, кто-то в голос ржал.
Халат у Боровикова вновь распахнулся, и он входил в вагоны в натуральном своем обличье.
«Собирать бутылки, — мелькнула новая мысль. — Но во что их складывать?»
Чуть отрезвленный мыслью, он вновь запахнулся и чуть приосанился.
Загорланил песню.
Он знал, что многие нищие ходят по электричкам и поют популярные песни. А песен он наслушался в бане, с подачи Коротаева, и они прочно врезались ему в память — в основном, это был репертуар радио «Шансон».
…Тем временем Рокотов и Ясеневский, кляня все на свете, ставили на уши зеленогорское РУВД, ФСБ и прочие органы.
— Ищите! — орал Ясеневский. — Он не мог далеко уйти! Он очень приметный: в кровище весь, в банном белом халате… Толстый такой мужик! Хоть кто-то да видел его?
Наконец, с вокзала поступило сообщение: да, шлялся здесь толстый бомж-забулдыга в халате, решили не отвлекаться и не трогать… не размениваться ввиду важности поставленной задачи.
— Куда он делся, этот ваш бомж?
— Вроде садился в поезд на Питер…
— Прочесать поезда!..
Сказано — сделано. Но было поздно.
От Сестрорецка до Зеленогорска около получаса езды. Когда бригада спецназовцев ворвалась в следующий поезд, в Белоострове, ничтожный бомж уже ступил на сестрорецкую платформу.
* * *
Теперь он несколько приосанился.
Не хватало еще, чтобы замели здесь, на месте…
Не направляясь в город, он свернул в курортную зону, где его ждала — или не ждала — одна из баз, замаскированная под бывший пионерлагерь. Таких здесь было пруд пруди, но Боровиков знал отличительные знаки.
Обо всем этом его в свое время — на случай невозможной и чрезвычайной ситуации — подробно проинформировал Коротаев.
Гуляющие косились на монстра, но трогать его никто не осмеливался. Мало ли вокруг ошивается всякой шушеры. Вшивый небось, да блохастый, да с чесоткой, из дурдома удрал, туберкулезом болеет в открытой форме…
Теперь в этом опустившемся урке никто не признал бы респектабельного сотрясателя воздуха с думской трибуны. Не признают и на базе.
Могут и шмальнуть…
Но Боровиков знал одну важную вещь: шифр, при помощи которого открывался вход в секретный ангар. Его тоже заставил выучить Коротаев.
Человек, знающий этот шифр, не может оказаться случайным, и со стрельбой повременят.
Во всяком случае, ему очень хотелось в это поверить.
Оскальзываясь на сосновой хвое, он добрел до нужной территории. Все вокруг, казалось, вымерло — не было ни гуляющих, ни даже птиц.
Почти поваленный забор, дачные корпуса с заколоченными окнами. Приблудные собаки, штук пять, устроились на опушке.
— У-тю-тю, — на всякий случай сказал им Касьян Михайлович. Те не отреагировали ни единым движением.
Никакой тебе колючей проволоки, маслята растут на солнышке…
Где же это?
Девятый корпус, первый этаж, первая дверь справа.
Содрогаясь, депутат подошел и дрожащей рукой взялся за доску, перекрывавшую вход. Доска подалась неожиданно легко, и он, чуть помедлив, вошел внутрь. Пахнуло сыростью и плесенью, пискнула мышь.
Или это пискнула кровь в голове, и сейчас с ним случится удар? Афиногенов предупреждал…
