Биолог дождался, когда его минует первая треть состава, и взобрался на насыпь. Мимо проплывали платформы с гравием и двери деревянных вагонов. Одна из них оказалась полуоткрытой.
Рокотов зацепился рукой за створку и впрыгнул внутрь.
Вагон оказался забит огромными катушками толстого, в руку толщиной, покрытого свинцовой оплеткой кабеля, удерживаемым пропущенными сквозь скобы веревками. Места для безбилетного пассажира было в избытке.
Влад прикрыл дверь, оставив себе для наблюдения узкую щель, и блаженно растянулся на полу, прислонившись спиной к одной из катушек. В его положении езда даже на товарном поезде могла считаться верхом комфорта.
— Еще жижгалё
[52]
хочешь? — Султан приподнял крышку над дымящимся котелком.
— Не, сам доедай, — старший откинулся в шезлонге и посмотрел на фосфоресцирующий океан. — Чаю потом сделай…
Кроме двух чеченцев на палубе и ночной вахты, все остальные на судне спали.
Младший вывалил себе в тарелку кусочки разваренного теста с обрезками мяса и принялся есть с лезвия узкого ножа, накалывая еду на кончик и макая в соус. Старший еле заметно поморщился и отвернулся, сделав вид, что не замечает неопрятности своего юного товарища.
Султан ел жадно, причмокивал и вытирал уголки рта тыльной стороной давно не мытой руки.
Хорошо еще, что жижгалё готовил не он, а повар-грек.
Арби отнюдь не радовала перспектива еще неделю провести с Султаном на контейнеровозе, пока груз не прибудет в Санкт-Петербург. За прошедшие с момента отплытия из Шенгини девять дней молодой чеченец уже достал старшего до печенок неаккуратностью, тупостью, бахвальством, пустым чванством, бесконечными разговорами о будущей красивой жизни в родном Гехи-чу.
Но приходилось терпеть.
Султан все еще был нужен. В одиночку Арби не справился бы. Две с половиной недели человек не спать не может, а караулить контейнер с атомной боеголовкой требовалось постоянно.
Так и существовали — один спит, другой — на страже, чтобы не дай Бог никто не попытался вскрыть железные створки в надежде разжиться чем нибудь полезным. Наемные украинские экипажи на мальтийских судах славились тем, что тащили все, что плохо лежит, и не брезговали копаться в грузе, пока судно совершало переход от одного порта в другой. На это закрывали глаза только потому, что моряки из независимых стран СНГ были гораздо дешевле, чем наемные рабочие из Греции или Италии.
Султан облизал нож и сбросил свою тарелку в котелок. Удовлетворенно рыгнул, отнес грязную посуду на камбуз и вернулся, бережно неся пышущий жаром чайник.
Арби неслышно вздохнул.
Опять начнет приставать со своими идиотскими разговорами!
Младший разлил по чашкам густую черную жидкость, уместил свой костлявый зад в шезлонге и достал папиросу.
— Это уже третья за сегодня, — неприязненно напомнил Арби, указывая на «косячок». — Плохо не будет?
— А! — отмахнулся младший. — Мужчине это не повредит.
— Если заснешь, пеняй на себя, — предупредил старший.
— Не засну, — Султан с удовольствием втянул резко пахнущий дым, — я дома по пять штук таких выкуривал подряд, и ничего…
«Немудрено, что у тебя мозги давно высохли…» — зло подумал Арби, сохраняя невозмутимое выражение лица.
К своим двадцати трем годам Султан выглядел на все тридцать.
Травку он начал покуривать в четырнадцать. А в шестнадцать, когда Чечено-Ингушская АССР разделилась на две республики и обе семимильными шагами пошли к независимости, Султан перешел на мак. Однако это не вызвало прилива благожелательности у его родственников, и молодого чеченца насильно отучили от иглы, заперев на пару месяцев в сарае. Юноша переломался и с тех пор предпочитал анашу всем остальным наркотикам, памятуя о предупреждении деда. Старик поставил внука перед выбором — или он завязывает со шприцами, или его отправляют на горные вершины под наблюдение троюродного дядьки чабана.
Султан не хотел к дядьке и тягу к опиатам поборол.
Зато когда его приняли в отряд «исламских волков», он оторвался по полной программе — глотал «колеса», курил героин, нюхал кокс
[53]
, не брезговал даже клеем. Но эйфория продолжалась недолго — в первую чеченскую войну его полк был вырезан до основания батальоном российского спецназа. Из шестисот бойцов уцелело три десятка. Да и то только тех, кто на момент фатального боя отсутствовал в расположении части.
Избежавшего смерти Султана взял под крыло один из полевых командиров и прикрепил к опытному Арби.
— Твое дело, — зевнул старший, — сегодня ночью ты дежуришь.
— Все нормально, — младший стряхнул пепел, — не засну. Вон, я когда Мужицкого сопровождал, по три дня не спал… В прошлом году, — уточнил молодой чеченец.
Арби кивнул. Султан действительно пару месяцев находился рядом с корреспондентом радио «Свобода» Андреем Мужицким, совершавшим вояж по независимой Ичкерии. Официально Мужицкий освещал для западных средств массовой информации «счастливую жизнь» маленького, но гордого народа, наконец-то сбросившего «ярмо русской империи». Но это была одна сторона медали.
На самом деле журналист зарабатывал деньги тем, что снимал для подпольной реализации фильмы о реальных пытках и убийствах. Подобное «натуральное видео» пользовалось на Западе огромным спросом, и Мужицкий получал за каждую пленку до пятнадцати тысяч долларов. Параллельно он пропагандировал образ свободолюбивого чеченца, столь ценимый спецслужбами США.
На побочный промысел Мужицкого его патроны из ЦРУ закрывали глаза. Судьбы замученных до смерти перед камерой пленных солдат и заложников мировое сообщество не волновали. Выколотые глаза, отрезанные пальцы и забитые в грудь живому человеку гвозди не шли ни в какое сравнение с пропагандистским задором закомплексованного Андрюши, всю жизнь стремившегося к известности и обретшего ее только тогда, когда он стал планомерно топтать собственную страну. И удовлетворять свои садистские комплексы, присутствуя при многочасовых издевательствах над пленными в чеченских подвалах. По просьбам Мужицкого к заложникам применялись методы, описанные еще в средневековом труде «Молот ведьм». Андрюша мнил себя прирожденным режиссером, не понимая того, что постепенно его мозг погружается в пучину безумия. От фильма к фильму пытки становились все кошмарнее. Так, что даже палачей пробирал холодный пот, когда Мужицкий перед съемкой расписывал сценарий.
— Ты сейчас не с Мужицким, а со мной, — сказал Арби, — и наше дело посерьезнее, чем русаков на кусочки резать. Вернешься домой, можешь делать что хочешь…
— Я понимаю, — закивал Султан. — Все, это последняя.
