* * *
– Де-жа-вю! – серьезно сказал Гоблин, подъехавший к дому номер восемнадцать по Можайской улице.
У парадного подъезда теперь стояла не одна, а три желто-синие милицейские машины, а из окон на втором этаже неслось невнятное бормотание, изредка прерываемое вскриками и глухими шлепающими ударами. Как будто в помещении Издательского Дома «Нева» открылся цех по производству говяжьих и свиных отбивных.
Возле скопления «мусоровозов» никого не было.
Чернов вышел из своего «Гранд-Чероки» и посмотрел вверх.
В глубине комнаты метались какие-то тени.
Из двери на улицу вывалился потный раскрасневшийся лейтенант.
– Снова ты? – удивился журналист.
– Я, я! – милиционер был в ярости. – Но теперь в качестве усиления! Следак лично приехал!
– И что?
– Вроде поймали…
– Кого?
– Да убийцу, будь он неладен! Я сам не присутствовал… Следак еще группу с телевидения пригласил. Все там, – лейтенант махнул рукой.
– А-а! – осклабился Гоблин. – Можно сказать, что идут съемки блокбастера. «Гришечкин-два. Судный день»… Но теперь-то его ни с кем не перепутали?
– Да не-е-ет! Прям в его собственном кабинете взяли. Тепленького, – страж порядка отдышался и пошел обратно в дом. – Жарко там. Кондиционер не работает, а народу набилось – ужас!
– Ну-ну, – хмыкнул Чернов.
Лейтенант скрылся за дверью.
Позади джипа тихо припарковался «глазастый» черный «мерседес» Е-класса.
Хлопнула дверца.
Гоблин обернулся и увидел главного редактора «Невы». Живого, невредимого и свободного. Виталий Гришечкин тоскливо посмотрел на окна своего офиса и вздохнул.
Сотрудников органов правопорядка он недолюбливал с пятнадцатилетнего возраста. Тогда ему сильно досталось от участкового, поймавшего юного Виталика в столовой интерната для глухонемых, где тот зеленой масляной краской выводил на стене лозунг «Когда я ем, всё как всегда». Виталик считал шутку достойной, участковый придерживался диаметрально противоположного мнения и продержал Гришечкина в камере всю ночь, чего не имел права делать.
За это участковый был примерно наказан районным прокурором, возмущенным столь грубым отношением с несовершеннолетним художником-графиком.
В белорусском местечке Жабинка, откуда Виталий был родом и которое аборигены именовали не иначе, как Квакенбург, никаких развлечений для молодежи, окромя мелкого хулиганства и гонок на ревущих мотоциклах по болотам, не предусматривалось. Поразмыслив в холодной камере над превратностями судьбы, Гришечкин пришел к выводу, что из Квакенбурга надо валить. Ничего хорошего сдобренное картофельным самогоном будущее не сулило.
Виталик взял себя в руки, успешно закончил школу и отправился в Ленинград, где с первой же попытки одолел вступительные экзамены в институт холодильной промышленности.
– Опять Гречина дубасят, – печально произнес несостоявшийся узник. – Я с утра уехал в налоговую, а он в моем кабинете за компьютером устроился…
– Пойдешь наверх? – поинтересовался верзила-журналист.
– А надо? – устало спросил Виталик.
– Думаю, что нет…
– Я тоже…
Добродушный Гоблин положил руку на плечо Гришечкину.
– Все образуется.
– Не сомневаюсь, – главный редактор «Невы» вытащил пачку «парламента». – И какой козел меня так подставил?
– Ты с «козлами»-то поаккуратней, – Чернов опустил одну бровь. – В кругах, к которым я был близок, слово «козел» очень обидное. Могут и на пику посадить…
– Да я так… – Гришечкин прикурил. – Слушай, Димон, я давно тебя хотел спросить. На фига ты Верескова мочишь?
– Какого Верескова?
– Писателя…
– Знать его не знаю, – пожал плечами Димон.
– Как это не знаешь?
– А так.
– Я же сам твою статью читал!
– Где?
– Сейчас, – Виталий покопался в папочке и достал газетную вырезку. – Вот… «Классик русской словесности». Меня одна твоя фраза убила… «На мой вопрос о том, почему Вересков во время радиоинтервью вел себя как полный идиот, известный автор ответил, что он предпочитает определению „идиотизм“ формулировку „эстетическая оригинальность“. При этом товарищ Вересков лукаво подмигивал и вел себя неадекватно…» И прочее в том же духе.
– Я этого не писал, – Гоблин взял обрывок газеты. – Хм, действительно, некто Чернов… Но это не мой опус. К тому же я с «Невским пламенем» не сотрудничаю. Там Алка Мануйлова главным редактором служит. Полная дура…
– Этот Чернов, что, твой однофамилец?
– Возможно, – Димон пошевелил губами. – Придется разбираться, кто пачкает мое гордое имя своим поганым прозападным языком…
Крики на втором этаже дома перешли в более высокую тональность.
– Ишь, раздухарились! – Гоблин поскреб подбородок. – Они твоего Гречина насмерть замолотят, если он не сознается…
– И что ты предлагаешь?
– Возьми адвоката и поезжай на Литейный. Объясни, что тебя преследует псих-следователь…
– Видимо, так и придется сделать… Черт, сколько времени угроблю!
– Это завсегда лучше, чем иметь весь этот компот. И зама своего пожалей. Они ж не отстанут. Либо тебя поймают, либо так и будут раз в неделю Гречину физиономию рихтовать…
– Не сомневаюсь, – Гришечкин протянул Чернову руку. – Ну, бывай… Поеду к адвокату.
* * *
В дверях дома Резван Гареев чуть не был сбит с ног заскочившим на крыльцо Шамилем Хароевым. Шамиль поверх бронежилета весь обмотался лентами, нацепил каску с опущенным бронестеклом, в каждой руке держал по «Спектру М-4»
[10]
и издалека напоминал робота-трансформера из мультфильма. Бегать, а тем более воевать в таком снаряжении было затруднительно.
– Что?! – проорал Гареев, оттолкнув Хароева под прикрытие кирпичного ограждения балюстрады, опоясывающей дом.
– Бьют со всех сторон! Спецназ!
– Какой спецназ?! – Резван схватил Шамиля за грудки и потряс, пытаясь привести в чувство.
Звякнули пулеметные ленты.
– Какой спецназ, я тебя спрашиваю?! У нас все проплачено! Здесь его не может быть в принципе! Ты понял?! Это либо ребята Одноногого, либо арабы! Давай, бегом к остальным! И в круговую!
Известие о том, что на аул навалились отряды Басаева или Аль Фаттха, никак не успокоило перепуганного Хароева.
Российский спецназ ничем не отличается от боевых групп конкурирующих между собой тейпов. И те, и другие действуют с максимальной жестокостью, пленных предпочитают не брать. Единственное различие в том, что федералы могут вызвать авиацию, а конкуренты будут выжигать очаги сопротивления с помощью реактивных установок, размещенных на склонах сопредельных гор.
