– На работу не устроилась? – спросил Дед. Вопрос
риторический, если бы устроилась, он наверняка узнал бы об этом первым, не от
меня, а от добрых людей, которых вокруг него пруд пруди, так что можно было и
не отвечать, но я ответила, опять-таки прикидывая: просто так он спросил или у
него есть определенная цель?
– Нет.
– А собираешься?
– В основном теоретически. Благодаря твоей доброте у
меня столько денег, что мне жизни не хватит, чтобы потратить их. – Вот уж
правда так правда. – Это как-то не способствует трудовому порыву.
– Не хочешь завести ребенка? – огорошил меня Дед.
У него что с утра, с головой проблемы?
– От кого? – спросила я, сложив руки на груди и
испепеляя его взглядом. Оказалось, совершенно напрасно, он не собирался
выяснять с кем и как я провожу свое время, просто пожал плечами и изрек:
– Ну... в некоторых случаях это не так уж и важно.
Ты как раз в том возрасте, когда...
– Я помню о своем возрасте, – не очень вежливо
перебила его я. – Охота тебе болтать глупости.
Я думала, он обидится и я смогу выпить кофе в молчании, но в
него с утра точно бес вселился.
– Это не глупости, – отрезал он, посуровев. Дед
это умел, сразу хотелось вытянуться во фрунт и заодно покаяться в грехах, а
если грехов нет, то их лучше придумать. – Кому и что ты пытаешься
доказать? – Твердости в его голосе лишь прибавилось, а я присвистнула:
кажется, Дед затеял разговор по душам. В нашем случае вещь совершенно
бесперспективная.
– Игорь, кончай с этой бодягой, – предупредила я.
Он недовольно нахмурился и огорошил меня вторично.
– Возвращайся ко мне. – Ко мне в данном случае –
это в дом с колоннами и красными ковровыми дорожками, в просторечии именуемый
«контора».
– Ага, – хмыкнула я. – Думаешь, как только я
вернусь, так сразу появится кандидатура возможного папаши моего будущего
ребенка?
– Не делай вид, что тебя удивляет мое
предложение, – разозлился он. – Чем болтаться без дела...
Я очень в тебе нуждаюсь. И я уверен, что ты скучаешь по
работе...
Может, и вправду скучаю? По сплетням, интригам, по лживым
политикам, по прихлебателям всех сортов и мастей, что толкутся возле Деда, по
ночным телефонным звонкам, склокам, сварам, оговорам, по очередной кампании
против потенциальных конкурентов, по мыслям о будущих выборах, противниках,
компромате и желании заткнуть недругам рты? Только Дед мог измыслить такое. Он
без всего этого точно жить не может, политик до мозга костей, хотя еще один мой
старший друг утверждает: Дед ничем не хуже других народных избранников, а в
чем-то даже лучше. Деда хоть можно уважать за ум и твердость характера. Правда,
иногда эта твердость такого сорта, что...
– Чего ты молчишь? – спросил он, тем самым прервав
мои интересные мысли и его оценку как политического деятеля.
– Тебе хорошо известно мое мнение на этот счет.
– Это не мнение, а глупое упрямство. И не смотри так,
ты злишься на меня, потому что я сказал правду.
Ты сделала красивый жест, ушла, хлопнув дверью...
– Я...
– Выслушай, – отмахнулся он, а мне так стало даже
забавно. Имея определенные интересы и желая помочь своим московским друзьям,
Дед однажды зашел так далеко, что в результате погибли люди. Народу у нас как
грязи, но я сочла, что это слишком и, как он выразился, хлопнула дверью. Кто
его знает, может, он всерьез считал, что это красивый жест: мол, я не желаю
иметь с этим ничего общего и умываю руки. Наверное, так и думал. А что, имеет
право. На самом деле я ушла, потому что меня переполняли злость и отчаяние. Я
не люблю проигрывать, а в тот раз я проиграла с разгромным счетом. Теперь ни
злости, ни отчаяния у меня не было, лишь воспоминания, которые иногда являлись
ночами и которые я безуспешно гнала прочь. Отчего бы в самом деле не вернуться?
Не валяться на диване, разглядывая потолок, а заняться делом... Ну, если не
делом... В общем, просто чем-то заняться. – То, что ты называешь
принципами, на самом деле нежелание признать, что мир далеко не так прост, как
нам того бы хотелось. Я думал, ты достаточно взрослая, чтобы понять это. –
Дед продолжил, все более увлекаясь. Иногда он отрабатывает на мне свои
агитационные речи, вот как сейчас, к примеру. Поговорить он мастер, при этом
весьма убедителен; Гуру, да и только. Правда, на меня все это давно не
действует. С постным видом я терпеливо ждала, когда ему надоест ораторствовать.
– Ты зачем мне денег дал? – спросила я, когда он
наконец заткнулся.
– Что значит «зачем»? – хмуро переспросил он.
– То и значит. Я даже толком не знаю, сколько их у меня.
Забери их назад, я начну пухнуть с голоду, превозмогу лень и пойду работать.
Возможно, даже к тебе, больше чем ты мне никто не заплатит. Ну как, по рукам?
– Не болтай глупостей, – возмутился он.
– Хорошо. А ты не мешай мне лентяйничать.
– Я не могу поверить, что тебя устраивает такая жизнь.
Хоть бы ребенка родила...
– Не верь, только оставь меня в покое, – отрезала
я. Он хотел что-то сказать, но лишь скрипнул зубами. – Машину
вызвать? – после непродолжительного молчания предложила я, взглянув на
часы. Он кивнул.
Я позвонила, а Дед пошел бриться, оставив дверь в ванную
открытой.
Демонстрируя стремление к мирной жизни, я приготовила ему
чистую рубашку. Дед терпеть не мог надевать вчерашнюю, а так как последнее
время он довольно часто оставался ночевать у меня, то с этим возникали
проблемы. Я их разрешила очень просто: пошла и купила целую дюжину рубашек.
Взяв рубашку, Дед кивнул, выражая тем самым благодарность, и ни с того ни с
сего спросил:
– Как премьера?
Признаться, я похлопала ресницами, прежде чем сообразила, о
чем он. Надо полагать, речь шла о моем появлении в театре с Тимуром Тагаевым.
Оказывается, это событие не осталось незамеченным. Да, популярность имеет свои
отрицательные стороны. Я-то думала, мы тихо-мирно отсидимся в партере, да не
тут-то было.
Заметили, донесли, а Дед теперь голову ломает, что это с
моей стороны: просто глупость или некий жест.
Я лишний раз посетовала на то, как изменились наши
отношения. Ни словечка в простоте, точно мы не самые близкие люди, а агенты
вражеских разведок. Белая горячка, одним словом.
– Лютецкая была неподражаема, – с умным видом
.изрекла я.
