– Да? – Дед помялся, не зная что сказать. Я
завязала ему галстук, подала пиджак и проводила до двери. И с облегчением
вздохнула, когда он, сев в служебную машину, скрылся с глаз. Сашка робко
выглянул из гостиной.
– Пошли гулять, – позвала его я и, как только мы
оказались на улице, принялась жаловаться своей собаке. – Дед хочет, чтобы
я вернулась. Слышишь, пес?
Что ты об этом думаешь? Он считает, что безделье дурно на
мне сказывается. Мол, от скуки человек способен на многое, к примеру, завести
неподходящего любовника, порочащего честь и достоинство... не ухмыляйся, это не
я, это Дед так думает, вот... и даже родить что-нибудь от этого самого
любовника, что уж вовсе никуда не годится. Но если он вновь станет моим боссом,
непременно решит, что может мне указывать что делать и с кем ходить в театр.
Такой умной собаке, как ты, объяснять не надо, как весело мы заживем, если
скажем «да», оттого лучше послать Деда к черту...
Пес не терпел, когда я ругалась, вот и сейчас он недовольно
отвернулся, а мне вдруг стало жаль Деда, такое часто случается по непонятной
причине. Я загрустила, а пес стал тереться о мои ноги.
– Прекрати, – буркнула я недовольно и
пробормотала:
– Жаль парня, да не погубить бы девку.
* * *
Ближе к вечеру я заехала на мойку, отдала ключи от «Феррари»
молодому человеку по имени Денис, а мы с Сашкой устроились в кафетерии, ожидая,
когда можно будет забрать машину. Против желания я вновь вернулась мыслями к
предложению Деда. Не хотелось сознаваться, что безделье изрядно тяготит меня.
"К нему возвращаться необязательно, – думала я. – Можно просто
на работу устроиться. Например, в милицию.
Когда-то я работала следователем, правда недолго. Возьмут с
радостью... может, без радости, но возьмут. Или в пресс-секретари податься, у
меня большой опыт работы и невероятная популярность в родном городе".
Я непроизвольно поморщилась. Стоило мне представить себя
спешащей в контору, как я сразу позавидовала своему нынешнему состоянию.
– Лучше я в теннис пойду играть, – пробормотала я,
но Сашка услышал и поднял уши.
Наконец появился Денис, и мы побрели к машине.
Я распахнула дверь, ожидая, когда пес заберется на сиденье.
Проще было бы его подсадить, но он этого не любит, считая подобное оскорблением
его достоинства.
На сиденье лежал фотоаппарат. Явно не мой. Правда, где
сейчас принадлежащий мне фотоаппарат, я понятия не имела, но этому нечего
делать в моей машине, это вне всякого сомнения.
– Откуда? – обратилась я к Денису, кивнув на
фотоаппарат. Он пожал плечами:
– Девчонки нашли, когда в салоне пылесосили, под
сиденьем валялся.
– Да? – Я взяла фотоаппарат и повертела в руках.
Обычная «мыльница», пленка на двенадцать кадров, отснято
только четыре. – Девчонки ничего не перепутали? – на всякий случай
спросила я. Денис обиделся:
– Конечно, нет. Что, не ваша техника? Может, оставил
кто?
– Может, – согласилась я, устраиваясь в кресле.
Когда и кто мог оставить здесь фотоаппарат? Я возила Ритку
на дачу, но ей в голову не придет покупать «мыльницу». Кроме нее, посторонних в
машине не было, не считая двух ребят, которых я вчера подвозила. Один бросил
свою промокшую куртку под ноги, фотоаппарат вполне мог выпасть из кармана и
оказаться под сиденьем. Для парня-студента даже «мыльница» может быть большой
потерей. – Надо вернуть человеку его собственность, – вслух подумала
я и решила заняться этим немедленно, благо что свободного времени у меня пруд
пруди.
* * *
При свете дня переулок у Рабочей улицы выглядел еще более
скверно: деревянный ящик для мусора давно сгнил, и двор превратился в помойку,
казарма походила на декорации к фильму ужасов, однако на крыльце сидела
старушка, наблюдая за девочкой лет трех, которая каталась на велосипеде, обе
улыбались и ничего особо ужасного в окружающем не видели. «Привычка», –
пожала я плечами, притормозив возле ветхого забора.
Сашка наотрез отказался покидать машину, это место ему явно
не понравилось. Я вошла в переулок, старушка, понаблюдав за мной, окрикнула:
– Вам что надо?
– Соседний дом, – ответила я и ткнула пальцем в
убогое строение, видневшееся из-за угла казармы.
– Дом-то брошенный, выселили по весне жильцов, одна
стена обвалилась. Слава богу, никого не пришибло. Вы из ЖКО, что ли?
– Нет, молодого человека подвозила...
– Живет там кто-то, – перебила бабка. – Бомж,
наверное, хотя не похож.
К этому моменту я достигла угла дома и развалюха предстала
передо мной во всем своем великолепии.
Если люди жили здесь еще этой весной, им остается. только
посочувствовать. Дом, впрочем, язык не поворачивался назвать его так, был
трехэтажным, деревянным. На третьем этаже рамы в окнах отсутствовали, взгляд
радовали темные дыры, через которые можно увидеть клочья обоев и дырявую крышу,
левая стена была обложена кирпичом и держалась на подпорках, правая просто
рухнула, так что видны были комнаты.
В доме было два подъезда, дверь в первый распахнута настежь,
лестница на второй этаж провалилась, дверь во второй подъезд заперта на замок.
Я подергала его на всякий случай, но без толку. Рядом с дверью шесть звонков с
фамилиями на клочках бумаги. Прочитать их было невозможно, сохранилась лишь
одна: «Сидоровы», а рядом какой-то шутник вывел крупными буквами: «Добро
пожаловать в коммунизм». Ни один из звонков не работал. Рядом с дверью окно, завешенное
желтой шторой. Я постучала по стеклу и позвала:
– Хозяева, есть кто дома? – Довольно глупое
занятие, имея в виду наличие замка на двери, но чем черт не шутит. Тишина.
Я вернулась на тропинку, продолжая разглядывать дом. В окнах
второго этажа тюлевые занавески, старые, к тому же их не мешало бы выстирать,
но помещение все же казалось обитаемым. «Отцов бы города сюда хоть на недельку
на принудительное жительство, – зло подумала я, – с женами и детьми».
Впрочем, не мне возмущаться местной властью, я-то как раз живу в огромной
квартире с отдельным входом с улицы, гаражом в подвале и прочими достижениями
цивилизации.
Старушка уже покинула свой пост на крыльце, девочка тоже
исчезла. «Ладно, заеду позднее», – подумала я и поспешила покинуть это
место, а то от моего оптимизма и чувства юмора и следа не останется.
