Не знаю, что с ним Людмила Сергеевна столько лет мучается.
Жалеет, наверное. Он-то, конечно, с ней ни в жизнь не разведется. Лентяй, уж
лет семь нигде не работает. Людмила Сергеевна доверила ему своими делами
заниматься, ей от отца достались... не знаю, как правильно сказать... в общем,
помещений у них много, они их сдают и с того деньги получают. Большие. Людмила
Сергеевна сама делами не интересуется, все он. Еще и пыжится: мой бизнес, то да
се... Невелика забота деньги с людей получать. Ну а если его Людмила Сергеевна
прогонит, он, бедолага, по миру пойдет. Что еще делать такому-то лодырю? Только
не погонит, она добрая...
– После переезда Руслан Сергеевич здесь бывал? Я имею в
виду этот дом? – спросила я.
– Наведывался проверить, что да как... Покупателям дом
показывал, правда немного их было, уж очень дорого продают, это так хозяин мой
сказал. А если для него дорого, тогда я и не знаю...
– Когда вы Кондаревского видели в последний раз?
– В последний раз... в среду, тринадцатого... Точно, то
есть уже четырнадцатого. Это ночью было.
– Ночью? – удивилась я. – Где же вы с ним
встретились?
– Да вот здесь и встретилась... То есть не встречались
мы, я его просто видела.
– Разве вы на ночь здесь остаетесь?
– Вообще-то нет. Но накануне у меня соседи паркет
налачили, все двери нараспашку, вонища страшная.
А я пенсию ждала, никуда не уйдешь, голова так разболелась,
я думала лопнет. Хотела к дочке ночевать ехать, а потом думаю, чего их
беспокоить? Вот и ночевала здесь. Дом на охрану поставила, а все равно жуть
берет.
Все кажется, кто-то ходит, вот я в окошко всю ночь и проглядела,
сто раз покаялась, что осталась. Лучше б к Люде, в тесноте да не в обиде.
– И вы видели, как приехал Кондаревский?
– Да. Часа в два. Я еще очень удивилась, охота, думаю,
человеку по ночам шастать, да и что ему делать в пустом-то доме?
– А это точно был он? Может, кто-то другой приезжал на
его машине?
– Он был, он. Я его видела. Чего-то у него с воротами
сделалось, обычно они сами открываются, а здесь заело их, что ли...
Кондаревский из машины вышел и вроде как ругается, но этого я, конечно, не слышала.
Ворота открыл и в машину, а я смотрю, у него со штанин
течет.
– Что значит течет? – растерялась я.
– Вроде как он под проливной дождь попал. Штаны к ногам
прилипли, и следы мокрые. Но дождя-то не было. И где его так угораздило?
– Подождите, Софья Ивановна, это очень важно, –
заволновалась я. – Вы видели здесь Кондаревского в ночь с тринадцатого на
четырнадцатое, и на нем был мокрый костюм?
– Брюки точно были мокрые, будто он по лужам бегал. Но
дождя-то тогда ведь не было...
– Ас датой вы не напутали?
– Нет, конечно. Я пенсию тринадцатого получаю.
Не верите, так на почте спросите... А ведь он и накануне
приезжал, – вдруг сказала она, ткнув в меня пальцем. – Точно. Вера
Игнатьевна может подтвердить. – Только я хотела уточнить, как она меня
буквально огорошила:
– Часов пять утра было.
– Но... – начала я. Софья Ивановна рукой махнула.
– Сейчас все объясню. Кот у меня пропал. Валерик.
Такой, я вам скажу, прохиндей, за ним глаз да глаз нужен. Я
их в сад выпустила, погулять, все четверо вроде на глазах были, и вдруг этот
озорник куда-то исчез. Я троих в дом и давай Валерика искать. Нет нигде. Голос
сорвала его звавши, никакого толку. Уехала домой, думаю, сам явится, а душа-то
болит. Хозяева уж очень свою живность любят, и если с котом этим беда
случится... Делать нечего, вечером сюда пошла. Кота нет. Тут уж я, конечно,
расстроилась и даже испугалась, по улице пробежалась из конца в конец. Идет
Вера Игнатьевна, она в тридцать третьем доме живет и тоже на котах помешана, у
нее своих двое, персидские, красоты невероятной. Человек она хороший, мы всегда
с ней поговорим, когда встречаемся. Ну, я ей про Валерика рассказала, стали
вместе искать. Все без толку. Очень я расстроилась, домой вернулась, но только
о коте и думаю. Всю ночь не спала. Под утро звонит Вера Игнатьевна, у нее
астма, бывает, так задыхается, что лежать нет никакой возможности. Она в сад
выходит и подолгу сидит, ей там легче. И в ту ночь вышла и Валерика моего
увидела. Он у них в саду в клумбе сидел. Хотела его поймать, а он, негодник, на
дерево забрался, сидит и орет там. Она мне и позвонила, зная, как я переживаю.
Что, мол, жив кот, с дерева слезет и она его до утра
где-нибудь запрет, чтоб опять не удрал. Я-то обрадовалась, а потом решила до
утра не ждать, чтоб опять не сбежал куда. Ну и пошла к ней, мне тут идти-то
десять минут, и фонари горят, да и возраст у меня такой, что вряд ли кто мной
прельстится. Подошла к калитке, чтоб семейство ее не будить, звонить не стала,
Веру Игнатьевну позвала, а она меня ждала, тут же открыла. Валерик как меня
услышал, сразу прибежал, на руки его взяла, а он весь дрожит. Настрадался,
бедный. Он ведь кастрированный, на улицу его не выпускали, только в саду
гуляет. Понесла я его домой, и Вера Игнатьевна пошла со мной, не спится, да и у
меня сна ни в одном глазу. Сели с ней на веранде, ночь слушаем. Даже свет не
включали. Тогда Кондаревский и подъехал. Вера Игнатьевна еще удивилась, ни свет
ни заря, говорит. А уж утром, когда я пенсию ждала, позвонила Людмиле
Сергеевне, жене Кондаревского, о здоровье справиться. Оказалось, она дома. Вот
я и думаю, муженек ее сюда с какой-нибудь никудышной приезжал. Везти куда-то
надо, а дома жена. Когда ее нет, он не больно-то стесняется, но уж при жене и
его наглости не хватит. Так мы с Верой Игнатьевной и решили. Точно, привозил
кого-то.
– Вы его видели?
– Кондаревского? Нет. Только машину. Ворота открыл и
машину в гараж загнал.
– Долго он пробыл в доме?
– Мы минут через пятнадцать после этого разошлись, но
Вера Игнатьевна говорит, за ним машина приезжала, где-то через полчаса.
– Машина? – нахмурилась я.
– Да. Так Вера Игнатьевна говорит. Она слышала, как
машина проехала и остановилась возле его дома. Да и не к кому больше. В
тридцать пятом доме никто не живет, хозяин погиб, а жена у матери, в тридцать
шестом, и мои в отпуске, а тридцать четвертый продается.
– Зачем же ему машина понадобилась?
– Не знаю. Может, своя поломалась? Или девице своей
такси вызвал, а уж сам здесь... К жене не приедешь в пять утра, объясняться
надо.
