– Ничего вы не понимаете, – отчаянно крикнула
она. – Вы не знаете, что они со Мной делали. И все время смеялись,
обзывали свиньей и вонючкой, а я... я плакала, боялась, что убьют... – Она
дышала тяжело, с хрипом, я протянула ей воды, она жадно выпила и вернула мне
стакан.
– Как ты оттуда выбралась? – спросила я.
– Они пришли... Я подумала, что, если они опять начнут,
я вырвусь и разобью себе голову о стену. Я бы смогла, честно. Я тогда хотела
умереть. И сегодня хотела, но испугалась. Но они... они были какие-то напуганные
или нервничали очень. Саша подошел и сказал:
«Слушай, пигалица, если ты кому-нибудь про нас пикнешь, мы
тебя собакам скормим. По частям. И смотреть заставим, как собаки будут грызть
твои титьки».
Они бы так и сделали, я знаю. «Сдохнешь в страшных мучениях
и никакой папа тебя не спасет». А потом натянули мне на голову мешок и повели
куда-то. Там лестница была, я споткнулась и упала, поэтому и подумала, что мы в
подвале. Потом меня в машину посадили, и мы поехали. Я не верила, что они
отпустят меня.
Мешок сняли и вытолкали меня из машины, на площади. Сами
уехали.
– Ты на номер машины внимания не обратила?
– Нет. Я... я не верила, что меня отпустили, и
вообще... ничего не соображала. Стояла и не знала, что делать. Тут этот дядька
на такси чуть не сбил меня. Сначала наорал, потом домой отвез.
– О Юле они ничего не говорили?
– Нет. Я думала, может, она сбежала, ну, из машины,
пока нас в этот подвал везли. Позвонила ей... Когда она в школу не пришла, я...
Я поняла: они ее убили. Я не знала, что делать. Светке все рассказала,
Коршуновой. Она велела молчать, потому что парни эти – бандиты и обязательно
убьют, раз обещали. Юле все равно не поможешь. Она сказала, что в милицию
соваться бестолку. Мы с парнями сами поехали, пьяные были, скажут, что сами и
виноваты... Только заставят все это рассказывать, весь город узнает. Что мне
теперь делать, что? – всхлипнула она.
– Жить, – вздохнула я. – У тебя есть папа и
тетя Ира, которые тебя любят. Если ты не захочешь жить, им будет очень плохо. Я
знаю, как глупо это звучит, но на самом деле все забывается, так уж устроена
жизнь. Пройдет время, и ты успокоишься. Тут просто надо потерпеть. Ты жива, и
это главное. Честное слово. – Я злилась на себя, потому что не знала, что
и как ей сказать, никакие слова тут не помогут. Легко уговаривать потерпеть.
Как, если перед глазами эти подонки и жизнь уже исковеркана, по-настоящему не
успев начаться. Но жить-то надо. И сказать что-то надо, вот я и сказала.
– Мне придется все это в милиции повторять? –
жалобно спросила она. – Дядькам?
– Надеюсь, что нет. Может быть позже, когда ты немного
успокоишься. Тебе надо рассказать тете Ире о своей болезни. Без родителей ты не
справишься. Они тебя любят и обязательно помогут.
– Я не могу... Лучше вы, ладно?
– Хорошо.
Я поднялась и направилась к двери. Ирина ждала меня в холле,
взгляд у нее был затравленный, рука на животе, точно она искала защиты в той
новой жизни, что была в ней. Я мысленно чертыхнулась, думая о том, что придется
сказать ей.
– Ну что? – спросила она с мукой.
– Девочке понадобится психолог. И врач. Одну ее
оставлять нельзя. Наймите сиделку. Она должна быть под присмотром.
– Да... конечно. Но что она вам рассказала?
Проще было дать ей прослушать запись, но, учитывая ее
положение, это далеко не лучший выход.
– Ее изнасиловали. К тому же заразили сифилисом. –
Женщина качнулась, я испугалась, что она рухнет в обморок, но она лишь издала
слабый стон.
– Боже мой...
– Вам необходимо будет написать заявление, если вы
решите...
– Если мы решим? – перебила она. – Что
значит, если мы решим? Вы предлагаете оставить это злодейство безнаказанным?
– Я предлагаю пожалеть ребенка. А безнаказанным
злодейство не останется. Они не только насильники, но скорее всего и убийцы. В
любом случае решать вам.
Я торопливо простилась. Стоило мне покинуть подъезд, как появилась
Света.
– Поговорили? – спросила она тихо. – Она вам
все рассказала? – Я молча кивнула, она по-детски потерла нос. – Как
вы думаете, меня к ней пустят?
– Думаю, она нуждается в друзьях.
– Эта Ирина вроде ничего, хоть Катька ее и не жалует.
Пойду попробую. – Она махнула мне рукой и пошла к двери. Я же поехала к
Вешнякову.
Сказать, что на душе у меня было скверно, значит, здорово
приукрасить действительность. Видно, что-то такое отразилось на моей
физиономии, потому что Артем, против обыкновения, обошелся без шуточек и сразу
спросил:
– Скверные новости?
Я включила диктофон и вышла из кабинета, слушать все это
второй раз у меня не было сил. Я стояла у окна и грызла мундштук, Артем
приоткрыл дверь и буркнул:
– Заходи.
Я вошла, села, и мы немного помолчали.
– Да-а, – наконец протянул он, – подходящая
история для воспитания подрастающего поколения. Или для газеты «Криминал». Чего
ты злишься? Я пытаюсь разрядить обстановку.
– Плохо получается.
– Знаю. Ладно, оставим эмоции и подумаем. Предположим,
все это правда. Девчонке не привиделось в кошмаре...
– Сифилис точно не привиделся.
– Черт... на меня-то чего ты злишься? Я бы этих
ублюдков... с души воротит. Хочешь водки, у меня есть.
– Не хочу. Излагай дальше.
– Была ли Юля в этом подвале, то есть где-то по соседству
или нет, вопрос открытый. Предположим, что была. Парни отлучались, и очень
возможно, что в это время занимались ею. Так вот, почему одна девочка погибла,
а другую они отпустили?
– Увлеклись своими дикими играми и немного не
рассчитали Девочку задушили... Возможно, такой цели у них не было и это
получилось как-то... случайно. – Слово я нашла дурацкое и поморщилась.
– Значит, два придурка решили поразвлечься, подобрали
девчонок, одну задушили, другую запугали...
Чепуха, – сказал Артем.
– Что? – нахмурилась я.
– Все.
– По-твоему, она фантазирует?
– Нет, конечно. Не забывай, в опоре моста три трупа.
Девушка и два парня, забитые до смерти. Маньяки у нас какие-то разносторонние
получаются.
