— Что тебе? — спросила Ольга Алексеевна, глядя сквозь Нину.
Обычно Нина не выдвигалась на первый план, дожидалась, пока на нее обратят внимание, а сейчас вошла в кухню и встала у стола, словно пришла на прием к Андрею Петровичу.
— У меня вопрос… — Нина кивнула в сторону Андрея Петровича, стесняясь обратиться прямо к нему.
…Дура, трусиха, подлиза Нина действительно не могла. Неизвестный мальчик не был для нее важен сам по себе — что мальчик? Мальчик, записка — все это воплощало в себе любовь. Но даже любовь сейчас была в ее жизни актером второго плана, а главным героем ее жизни был ее отец. Не может она быть счастливой, если нарушит правила!..
Смирнов строго-настрого запретил девочкам вступать в контакт с незнакомцами. Это не было обычное правило для барышень из хороших семей «нельзя знакомиться на улице», девочкам было многое нельзя. Дочери хозяина Петроградки не могут жить так, как живут обычные люди. Он занимает такое положение, что возможны провокации. Алена смеялась — что, американские шпионы выпытают у них секрет бомбы? Диссиденты заставят подписать письмо за вывод войск из Афганистана? Космические пришельцы унесут их на Луну?.. И действительно, кто и зачем мог напасть на барышень Смирновых?
Нина протянула Андрею Петровичу записку:
— Вот. Нельзя?..
Зависимая жизнь сделала Нину большим мастером подтекста, и эта ее фраза была верхом тактичности. Вместо очевидного «вы говорили, что нам нельзя» она, привычно избегая обращения на «вы», сказала «говорили, что нельзя», тем самым не причисляя себя к его дочерям, не придавая себе в его глазах столько же ценности… Не слишком ли много внимания этим «ты» или «вы», безличным глагольным формам и прочим лингвистическим тонкостям? Какая, в конце концов, разница, как именно сказать! Но язык человека самым точным образом отражает его личный способ интерпретации картины мира и даже его личные нормы поведения. И в этой страной фразе «Нельзя?..» ясно проявляется Нинина картина мира. Она не иронизировала, не оценивала правильность распоряжений, не лавировала, оценивая строгость запретов, запрет был, и если Алена с Аришей нарушали правила — она нет… Лингвистическая изощренность и следующее из нее лавирование в смыслах приводит к тому, что человек чаще предпочитает молчать, говорит меньше, чем мог бы, — и больше думает. Нина думала, что, нарушая запреты, Алена умничает, а Ариша дурит, запреты означают, что тобой дорожат, и Андрей Петрович знает лучше… В общем, говоря детям «в лесу волки», отец прав просто по праву отца, к тому же в лесу может оказаться волк. Вполне зрелая мысль.
Андрей Петрович взял записку, прочитал вслух: «Нине Смирновой. Нина, ты мне очень нравишься. Я хочу с тобой встретиться. Приходи в садик в Щербаковом переулке, когда сможешь».
— Я его не знаю, он через Аришу передал… — пояснила Нина.
— Не знаешь, ну и сиди дома, — хмыкнул Смирнов и отвернулся — разговор окончен.
И тут с Ниной случилось, на его взгляд, что-то совершенно необъяснимое. Она стояла перед ним, как солдатик, молча, руки по швам, а по щекам текли черные ручьи. Он сердито буркнул: «Чего это ты мне тут ревешь…», не поняв, что это была тушь, смешанная со слезами, беспомощно и сердито посмотрел на жену, почему она ему тут ревет черными слезами, и затем опять на записку — «Нине Смирновой…».
— Не понимаю, что здесь происходит, — сказала Ольга Алексеевна, — посмотри на себя, на кого ты похожа…
Нина послушно взглянула на свое отражение в ею же самой утром протертой до блеска стеклянной дверце кухонной полки — в стекле отразилось зареванное лицо с распухшими губами и черными дорожками растекшейся по лицу туши. На кого она похожа? На чучело.
Ольга Алексеевна смотрела на Нину с брезгливым возмущением, как на кошку, нагадившую в неположенном месте. Нина стояла без туфель, в одних колготках, нервно сжимая и разжимая пальцы на правой ноге, и Ольга Алексеевна сама себя испугалась — она вдруг прямо-таки физическую неприязнь почувствовала к Нине, к ее ногам, таким стройным, сильным… Господи, что происходит, что, что?! Но почему она не уходит, она что же, решила плакать здесь?..
В «ОпятьПришлоПлохоеВремя» Нина считала себя некрасивой, нелюбимой, ненормальной. До приезда в Ленинград Нина не знала, что в ней есть что-то, отличное от других людей. Она ведь всегда была собой, и ей, как любому человеку, не приходило в голову спросить себя, так ли она видит, слышит, чувствует, как другие?.. Видят ли другие люди понедельник колюче-синим, а вторник тревожно-оранжевым? Вздрагивают ли от неприятного покалывания, глядя на число одиннадцать? Чувствуют ли вкус торта с кремовыми розами при взгляде на число двадцать два? А вкус черного хлеба при первых тактах программы «Время»?
В том давнем разговоре с Таней от радости, что та простила ее за жидовку, Нина сказала: «Ты как вишневое варенье». Сказала, что Таня вишневая, теплая, а Виталик прохладный, нежно-зеленый, Лева — цвета бутылочного стекла, не горячий, но точно не холодный. Таня равнодушно пожала плечами — это самовнушение, нельзя увидеть температуру человека или почувствовать вкус цифр, и вообще, все эти паранормальные явления находятся за пределами науки. «Паранормальные» Нина восприняла как «ненормальные» и странным образом обиделась на Таню — за то, что Таня, посчитав ее ненормальной, нисколько ею не заинтересовалась. Как будто она показала Тане свое сокровище, пусть даже ужасное сокровище, а та сказала пренебрежительно — твое сокровище вовсе не ужасно, а просто ерунда и ты сама ерунда…
В «ОпятьПришлоПлохоеВремя» Нина считала себя ненормальной. А в обычное время Нина считала, что она как все, просто у нее есть особенности — она воспринимает мир через цвета и запахи, это помогает почувствовать настроение человека так точно, словно измеряешь градусником температуру. Иногда она удивлялась, что другие этого не умеют. Неужели Андрей Петрович не видит, какой горячей стала Алена, что ее цвет изменился с ярко-розового на тревожно-алый?.. Неужели он не чувствует, как Ольга Алексеевна ее ненавидит? За эту сцену Ольга Алексеевна менялась в цвете два раза. Когда Нина вошла в кухню, она была, как всегда, холодно-серой. Увидев Нину, мгновенно стала ярко-синей, а сейчас пылала оранжевым, таким горячим, что было жарко стоять рядом.
Андрей Петрович ни разу не видел Нининых слез, как и вообще каких-либо ее эмоций. Эта девочка жила рядом с ним так невесомо, так функционально, что он почти не чувствовал ее присутствия в доме, и сейчас он как будто впервые ее увидел — вот она, стоит перед ним, как солдатик, по стойке смирно и беззвучно плачет черными слезами. За годы, что Нина жила у них, Андрей Петрович никогда не подписывал ее дневник, не держал в руках ее свидетельство о рождении, — смешно, но он впервые увидел это «Нина Смирнова» и удивился — какая-такая Нина Смирнова, откуда взялась?! И вспомнил вдруг, как принес младенцев Алену с Аришей в поликлинику, взял в руку медицинские карты, на которых стояло «Алена Смирнова», «Арина Смирнова», и — какой он вдруг испытал восторг: два комочка носят его фамилию, эта неземная прелесть — его, его!..
