Столкнуться с Барракудой было страшно. Они не дрались, как обычные Лещи, долго толкая друг друга в плечи, выкрикивая угрозы и растягивая друг на друге одежду. Они сразу уничтожали, и как это происходит, Раздолбай наблюдал дважды. Возле рынка, где он покупал курицу, двое Барракуд подтащили какого-то упирающегося Леща к табачному ларьку, коротко без разговоров разбили его головой стекло и крест-накрест порезали ему лоб одним из осколков. Другой Лещ что-то не поделил с Барракудой в подземном переходе. Это был крупный Лещ, решивший, что габариты послужат ему защитой. Он вступил в перепалку, а в следующую секунду Барракуда ударил его головой об стену и стал возить лицом по белому рубчатому кафелю, оставляя на нем красные разводы и брызги. Все это происходило в десяти шагах от Раздолбая. Он в ужасе оцепенел, но это было еще не самое страшное. Упавшего на заплеванный асфальт Леща Барракуда стал отмашисто, как по мячу, бить ногой в пах, выкрикивая на каждый удар: «Пидор! Пидор! Пидор! Пидор!»
Какие-то женщины стали кричать «милиция!». Дуя в свисток, прибежал постовой. Раздолбай подумал, что сейчас бандита станут заламывать, но Барракуда поднял руку с растопыренной пятерней, как если бы хотел выдавить милиционеру глаза пальцами, и заревел прямо ему в лицо:
— Не лезь в наши дела! Никогда не лезь в наши дела, понял!
Милиционер замялся, не зная, что делать. Барракуда пинком толкнул окровавленного Леща ему под ноги и процедил приказным тоном:
— Убери это.
Постовой захлопотал возле бесчувственного тела, а Барракуда спокойно ушел в метро. Увидев это, Раздолбай понял, что в столкновении с хищником не поможет даже милиция, и еще раз вспомнил Валеру, который предрекал бедственное положение пресноводных после разрушения плотины.
Один раз с Барракудой чуть было не столкнулся и сам Раздолбай. В конце февраля ударил двадцатиградусный мороз, и он решил поехать из института на «частнике». По дороге водитель заехал на заправку. Полчаса пришлось потратить на очередь, а когда они подъехали к колонке, прямо перед ними вклинился рубленый американский «Крайслер». На редких иномарках, породисто выделявшихся в потоке «жигулевских» коробок, ездили только Барракуды. Частник вздохнул и бросил на Раздолбая взгляд, в котором читалось: «Против них не попрешь». Из «Крайслера» вышел широкоплечий парень, одетый в черное кожаное пальто до земли. Оплатив бензин, он вставил в бак заправочный пистолет, взялся за него и тут же зябко потер руки. На старой колонке пистолеты были без фиксаторов, и железный рычажок нужно было все время держать. Посмотрев по сторонам, парень направился к машине, в которой сидел Раздолбай, открыл водительскую дверцу и буквально за шиворот вытащил водителя.
— Что такое? Что я сделал? — залопотал водитель.
— Ничего не сделал, сейчас сделаешь, — объяснил ему парень и подтащил к своей машине. — Заправляй!
Водитель взялся за ледяной пистолет и, перехватывая его то левой, то правой рукой, стал заправлять «Крайслер», а парень стоял у него за спиной, грея руки в бездонных карманах.
Раздолбай представил, какое унижение пришлось бы ему испытать, окажись он на месте водителя, и случайно посмотрел на Барракуду слишком пристально.
— Проблемы какие-то? — крикнул Барракуда издали. — Подойти решить?
Раздолбай поспешно отвел взгляд и стал изучать царапины на стеклышке своих электронных часов. Вскоре водитель вернулся, и, заправившись, они продолжили путь — молча и словно стыдясь друг друга.
Этот случай потряс Раздолбая сильнее, чем избиение в переходе. Он представлял, что у него тоже была бы машина и любимая девушка, хотя бы та же Диана. Они заехали бы на заправку, и на глазах у Дианы его потащили бы заправлять чужой автомобиль. Что делать? Сопротивляться, спасая достоинство? А что стало бы с этим достоинством, когда его запинали бы ногами, выкрикивая «пидор, пидор»? Откуда только взялись эти Барракуды и почему им позволено так вольготно себя вести?! Неужели все милиционеры оказались Лещами и растерялись в соленой воде?
Когда Раздолбай смотрел с Марягой видеофильмы и завидовал миру, где много красивых кафе и нищие пьют баночное пиво, он не думал об опасности Барракуд, потому что им крушил челюсти «Одинокий Волк» Чак Норрис. В соленой Москве редко встречались люди, похожие на Чака, а если и встречались, то были они Барракудами. Баночное пиво теперь свободно продавалось в ларьках — стоило оно дороже курицы, и покупали его Барракуды. Нищие, которых раньше не существовало, заполонили улицы. Пиво они не пили, а мальки Барракуд часто отнимали у них собранные деньги. Красивые кафе открывались повсюду, но сидели в них Барракуды, и заходить туда Лещам было опасно. Барракудам принадлежала вся новая жизнь. Уделом же пресноводных было метаться в поисках скудеющего корма и спасать от хищников свои хиреющие тельца. Раздолбаю не нравился такой удел, и поэтому он так хотел разгадать секрет, таившийся в глубине барракудьих глаз.
Корм! Пока стояла плотина, Раздолбаю даже не приходило в голову, что до окончания института придется работать. Его задачей было учиться, и, сдавая сессии без троек, он получал повышенную стипендию, которой хватало на все мелкие нужды. Другое дело, что хотелось курить фирменные сигареты, летать в Ригу и делать Диане сюрпризы, но для этого был кассетный бизнес. Мама и дядя Володя называли это спекуляцией, да и самому Раздолбаю не очень нравилось брать с людей деньги за музыку, но он успокаивал себя тем, что это временно и после института у него будет хорошая работа в издательстве. Триста рублей в месяц, которые, по словам дяди Володи, мог зарабатывать художник, казались ему огромной зарплатой. Откладывая по сто рублей с получки, можно было за пять лет купить «Жигули», и Раздолбай мечтал, как обязательно сделает это и почувствует себя окончательно взрослым. Куда теперь утекли эти планы? Плотина рухнула, и стипендии стало хватать на десять булочек с творогом. Если бы не последний музыкальный клиент — Белочка-металлистка, которой он тоже устроил «шоковую терапию», многократно увеличив цену, ему стало бы не на что покупать курицу и пришлось бы проститься с самостоятельной жизнью, вернувшись к родительскому холодильнику.
Стипендии и Белочкиных денег в обрез хватало на еженедельную курицу, рис и мелочи вроде масла и специй. Сыр, мясо, сосиски — все это лежало в гастрономах свободно, но иногда Раздолбай думал, что лучше бы там, как раньше, ничего не было — не приходилось бы, глотая слюни, проходить мимо. Деньги у родителей он не просил, потому что до разрушения плотины в этом не возникало надобности, а после — нечего было просить. Зарплата дяди Володи съежилась, и если бы не скудный издательский «спецпаек», родители сами не сводили бы концы с концами. Грустно было на это смотреть, но вместе со своей зарплатой съежился и дядя Володя. Всегда энергичный и громогласный, он вдруг поник, стал тише разговаривать и даже не устраивал воспитательных бесед. Иногда он спрашивал, как учеба, но разговор на эту тему не клеился. И отчиму, и Раздолбаю было понятно, что идея закончить институт и пойти работать в издательство, разрушилась вместе с падением плотины. Понимала это и мама.
— Что делать, куда же ему приткнуться? — завела она разговор, когда однажды они все вместе собрались за чаем.
