Как просто было до сегодняшнего дня считать себя хорошим парнем! Раздолбай всегда знал, что не возьмет чужое, не будет отбивать чужую девушку, не станет доносить, не взглянет в чужие карты… Но Мартин заставил посмотреть на жизнь другими глазами, и вдруг выяснилось, что возможны ситуации, когда от хорошего парня не останется следа.
«Я украл бы деньги, если бы знал, что в Риге меня убьют за долг, — думал Раздолбай. — Подписал бы протокол против Валеры, если бы меня привезли в подвал и пригрозили вышкой. А раз так — не мелочь ли, в самом деле, смотреть чужие карты? Зачем упираться в „принципы“, если знаешь, что их сдует в случае большой угрозы? Не честнее ли, как сказал Мартин, отбросить мнимую „порядочность“ и всегда поступать как хочется?»
Эти мысли до рассвета мучили Раздолбая под стук колес и разноголосое храпение трех попутчиков. И только первые лучи солнца, пробившиеся золотыми вспышками через клеенчатую купейную штору, принесли ему спасительную мысль — все это понарошку! Никто не собирается убивать его за долг, никто не повезет в подвал. И пусть вопросы Мартина загнали его в ступор, таких дилемм никогда не будет в жизни, а значит, принципы лучше сохранять. Очевидно ведь, что быть хорошим парнем приятнее, чем плохим!
Поверив, что жизнь будет к нему добрее, чем дилеммы Мартина, Раздолбай вернул покой и уснул сном человека, который с боем спас от поругания свое честное имя. Проснулся он от выкриков проводницы:
— Labrit, cenijami pasazieri! Celamies, atbraucam! Riga! Labrit…
[2]
ГЛАВА ЧЕТВЕРТАЯ
Первое, что порадовало Раздолбая, когда он открыл глаза, — свежая голова, в которой бродили приятные воспоминания о вчерашнем кутеже с новыми друзьями, но не ощущалось даже намека на боль. Поезд уже стоял на перроне. Плотная клеенчатая штора была поднята кем-то из торопливо собирающихся попутчиков, и яркий солнечный свет заливал купе, отражаясь от асфальта перрона и серых стен вокзального здания. Сонливость отлетела вмиг, и, хотя на часах было немногим больше десяти утра, Раздолбай поднялся с такой легкостью, словно давней привычки вставать за полдень никогда не было. Спал он не раздеваясь, поэтому подхватить сумку и ринуться по узкому вагонному коридору к выходу было делом нескольких секунд.
Следующим приятным открытием стал необыкновенно прозрачный рижский воздух. Казалось, до этого дня мир виделся через пыльные окна, которые протерли вдруг влажной губкой. Раздолбай никогда не видел над головой такого ярко-синего неба и таких ярко-белых облаков и не предполагал, что эти простые вещи могут так радовать. Он шагал по платформе, будто на пружинках, и даже не мог вспомнить, когда последний раз ощущал себя настолько счастливым.
Валера и Мартин, как обещали, ждали его около выхода в город и заулыбались ему издали, как близкому товарищу.
— Боец, твое вчерашнее геройство лишило нас утром кофе, — сообщил Валера.
— У проводницы случился дикий невруб, когда она обнаружила в титане железные крючья, — подхватил Мартин. — Ее латышский мозг не допускал мысли, что кто-то мог топить ночью вешалками, и она решила, что отвалились какие-то детали печки. Вместо кипятка всем предложили номенклатурную воду «Буратино», но пить с утра это пойло — оскорблять свой кишечник. Держи, это тебе.
Мартин протянул Раздолбаю небольшой металлический предмет.
— Номенклатурная зажигалка «Зиппо» с автографом Гельмута Коля. Вез продать за десятку и пропить, но бабки есть, а у тебя день рождения.
Польщенный Раздолбай поблагодарил и в поддержание «веселого трындежа» вспомнил судьбу зажигалки, которая была у него в восьмом классе.
— Мне так нравилось ею все поджигать, что на труде я подпалил однокласснику сзади халат. Трудовик зажигалку забрал, в дневнике написал: «За грубое нарушение дисциплины — 1. Зажигалкой „Ронсон“ поджигал халат Суслову».
— Представляю, как начальник поезда передал бы тебя вчера на руки ментам с формулировкой: «Зажигалкой „Зиппо“ с автографом Коля поджигал в титане вешалки!» — тут же отбил подачу Валера.
Все трое засмеялись и, продолжая перебрасываться темой вешалок и зажигалок, двинулись к остановке такси.
— Нам в Яундубулты, а тебе дальше, в «Пумпури», — сказал Мартин. — Запомнишь наш дом отдыха — когда захочешь, приедешь в гости.
— Или вы ко мне.
— Наш пансионат номенклатурнее, так что у нас покайфней. Хотя если у тебя там будут водиться качественные человеческие самки, то приедем однозначно.
Выражение Мартина покоробило Раздолбая, но от мысли, что в доме отдыха могут оказаться девушки, небо стало казаться ему еще синее, облака белее, а солнечный свет теплее и ярче. В машине он прикурил от подаренной зажигалки и снова подумал, что никогда не чувствовал себя таким счастливым.
Крепенькая «Волга», не знавшая за годы своего таксомоторного труда ни соли, ни слякоти, попетляла по рижским улочкам, промчалась по вантовому мосту, похожему на гигантскую арфу, и выехала на магистральную трассу, которая через двадцать минут перешла в узкое шоссе, обжатое с обеих сторон стенами высоких красноствольных сосен. Еще несколько километров, и такси остановилось около массивной железнокаменной ограды с такой внушительной проходной, что пришлась бы впору не пансионату, а ракетному заводу.
— Запомни ворота. Любому водиле назовешь «совминовский дом» — все знают. Приедешь, скажешь: «К Покровскому», это я, — напутствовал Мартин, расплачиваясь с таксистом.
— Давай, боец! До встречи.
Мартин и Валера вытащили из багажника чемоданы и растворились за толстыми стеклами проходной.
— Серьезные у тебя друзья, — уважительно пробасил таксист. — Простые люди не отдыхают здесь.
«Волга» пробежала еще несколько минут по той же дороге и подкатила к пансионату композиторов «Пумпури». Глядя на белоснежное четырехъярусное здание, похожее на океанский лайнер, Раздолбай мысленно благодарил маму и обзывал себя придурком, который чуть было от всего этого не отказался.
Новая взрослая жизнь щедро рассыпала радости. Раздолбай купил в баре пансионата бутылку пива и, выпив ее на балконе уютного номера-пенала, отправился изучать обстановку. Пансионат казался пустым. Никого не было в большом зимнем саду с настольным теннисом, никто не играл в огромные напольные шахматы с фигурами в половину роста, никому не приносили мороженое в летнем кафе. Раздолбай приуныл, представляя, как придется одиноко бродить по этим пустым помещениям, но тут послышалось характерное цоканье — кто-то начал вяло играть в пинг-понг.
В зимнем саду неумело перекидывались шариком два персонажа — двухметровый худой очкарик и кудрявый брюнет с огромным носом и нарочитыми бакенбардами. Раздолбай никогда не стал бы знакомиться с такими типами, давно усвоив, что начинка видна по обертке, и люди, похожие на клоунов, как правило, клоунами и являются, но кроме этой парочки в пансионате как будто никого не было.
