— Я смотрю, ты въехал, — усмехнулся Сергей. — Добро пожаловать в клуб спекулянтов. Хотя мерзкое это слово… Почему спекулянт? Мы что, муку из-под полы в войну продаем? Нормальное слово есть — бизнесмен. Это же целое искусство! Когда человек хочет тебе продать, у него в голове одно; когда купить — другое; когда поменяться — третье. Каждый хочет тебя натянуть, а надо так вывернуться, чтобы извлечь максимум выгоды для себя и натянуть другого. С вагонами хорошо молодых натягивать. У них одно на уме — лишь бы всего побольше. Он возьмет вагон из детской дороги по цене коллекционного и счастлив. Потом разберется, и пойдет естественный отбор — дурак со зла расколотит молотком, выбросит, а умный подберет этому вагону красивую коробочку, продаст другому молодому с выгодой. Сам это все проходил, со временем, видишь, до авторитета вырос. В нашем деле авторитет — все равно, что у музыканта руки. У меня даже имидж авторитетный, позаметнее остальных будет. Ты здесь первый раз, а сразу ко мне подошел. Почему? Авторитет уловил. Цены на вагоны иногда от одного моего слова зависят. Появится какой-нибудь простенький вагончик, которому красная цена чирик, а всем я скажу, что это раритет и стоит такой вагон пятьдесят. Сам для вида за полтинник куплю. И вот уже вокруг этих вагонов ажиотаж. А у меня дома припасено два десятка этого шлака — лежат тихонечко, ждут. Ну, это я так тебе хитрости рассказываю, потому что ты железкой не увлекаешься, а мне хочется иногда поделиться с кем-нибудь, показать, как я головой работаю. Ладно, держи мой телефон, звони насчет музыки. По железке, если что есть, привози — хорошо куплю, без натяга. Звони только несколько раз, чтобы застать. Я ведь то за вагонами, то сюда, то на работу… Еще я поспать люблю. На работе выматываешься бумагу таскать — тюк туда, тюк сюда. Еще надо пару тюков домой затащить, чтобы потом как свою макулатуру сдать. Так что давай, вызванивай.
Сергей пожал Раздолбаю руку и перестал его замечать, намекая, что общение закончено. Раздолбай махнул ему на прощание и полетел к выходу, жалея, что телепортация существует только на страницах фантастических книг и нельзя одним нажатием кнопки перенестись сначала домой, а потом в бывшую школу, где как раз заканчивался последний урок.
Школу Раздолбай навестил на следующий день, прогуляв институт. Список Сергея предсказуемо произвел среди комсомольцев фурор. Раздолбая хлопали по плечу, хватали за руки, и он ощущал себя конкистадором, пришедшим одарить индейцев парой кремниевых ружей в обмен на золото и соболиные шкурки. Майка «Айрон Мейден», надетая по такому случаю, вызывающе скалилась в окружении синих школьных форм и добавляла ему божественности. Самые нетерпеливые комсомольцы принесли кассеты и деньги, сбегав на перемене домой, и перед глазами Раздолбая закрутился похожий на таксометр счетчик. Ни о чем, кроме нового дела, нареченного бизнесом, он не мог думать. Вместо заданных в институте графических этюдов он чертил диаграмму, вычисляя самые популярные записи, и подсчитывал, сколько денег придется потратить на кассеты, чтобы эти записи как можно скорее появились в его личной собственности. Список был размножен.
Двухкассетник работал не остывая. Каждый комсомолец получил скидку на две бесплатные записи в обмен на нового клиента, а встречи с Сергеем стали почти ежедневными.
— Ну, ты молодец, врубился в тему, — хвалил тот, принимая очередные кассеты. — У меня таких, как ты, команда целая, но по столько никто не пишет. Наверное, сам музыку любишь, с душой к делу относишься.
Раздолбай польщенно хмыкнул.
— Правильно. Бизнесмен — это спекулянт с душой — вся разница. Обычным спекулянтам важны только бабки. Они любую вещь в цифрах оценивают и кайфа от своего дела не получают. Чтобы кайф получать, надо любить то, на чем бабки делаешь, поэтому некоторые продвинутые спекулянты коллекционерами становятся — начинают собирать то, чем спекулировали. У меня знакомый был, спекулировал бухлом фирменным — виски всякие, коньяки. Спекулировал и коллекционировать начал. Большую коллекцию составил. А потом жена от него ушла, он и спился не выходя из дому. А вот, кстати, и моя жена идет к нам. Юля, знакомься.
Признавая превосходство Сергея в бизнесе, в остальном Раздолбай считал своего нового приятеля шалопаем, и наличие такого атрибута взрослой жизни, как законная жена, было для него неожиданностью. Он еще понял бы, окажись она продавщицей-пэтэушницей из тех, кому резали чулки магазинные карманники, но увидел что через толпу «Детского мира» к ним пробирается миловидная шатенка с умным лицом профессорской внучки.
«Сейчас возьмет его за руку и потащит домой, отчитывая за возню с вагончиками», — подумал Раздолбай, надеясь, что Сергей хотя бы окажется подкаблучником.
— Я тебе «бутики» принесла, — сказала вместо этого Юля, чмокнула Сергея в щеку и передала ему пакет с бутербродами. — Сколько можно без обеда стоять?
«Диана мне так не принесла бы», — позавидовал Раздолбай.
— Жена — тоже показатель авторитета, — похвастался Сергей.
Это замечание стало последней каплей в чаше недовольства собой, копившей мутные воды в раздолбайском сердце, и поток самоуничижения смял его душевное равновесие. Вдруг он осознал, что на всех своих новых друзей ему приходится смотреть снизу вверх. Миша был фанатичным служителем музыки, которым он восхищался; рижанин Андрей — опытным ловеласом, на которого он мечтал быть похожим; Мартин и Валера знали о жизни столько, что казались ему втрое старше, а шалопай Сергей мало того что жонглировал дорогими вещами, как мячиками, так еще оказался любим красивой заботливой девушкой.
Раздолбаю не нравилось ощущать в себе зависть. Он знал, что это плохое чувство, и гнал его, но под завистью, словно каменная плита под слоем дерна, обнаружилась другая эмоция, которую было не пошатнуть, — уязвленное самолюбие. Понимая, что всякого, кто смотрит на других снизу вверх, ответно воспринимают свысока, Раздолбай предположил, что друзья относятся к нему так же, как сам он относится к пионерам, покупавшим у него фотографии, — пренебрежительно. Конечно, никто этого не показывал, но ведь и он обращался со своими покупателями подчеркнуто дружелюбно. Отношения людей представились ему ступенчатым пьедесталом, на котором каждый занимал ступеньку выше или ниже другого, и кто на какой ступеньке стоит, виделось всем отчетливо, словно пьедестал был зримым. Осознав, что друзья стоят выше него, Раздолбай мучительно захотел до них дотянуться, но перепрыгнуть ступеньки по собственному желанию было невозможно, словно к ним приписывала высшая сила.
— Диана! — схватился он за любимое имя.
Ему показалось, что если она станет его девушкой, то разницу можно будет перескочить одним махом. Он не мог научиться играть на скрипке, поступить в МГИМО или чемоданами продавать вагончики. Но если бы Диана подарила ему возможность говорить о себе «моя», то право собственности на ее красоту сделало бы его равным со всеми, и любая зависть разбивалась бы об спокойную мысль «зато у меня самая красивая девушка». Стоило ему так подумать, как желание ответной любви перешло из хронической формы в острое воспаление.
В тот вечер новое письмо с борта трехмачтового брига растянулось на две страницы. Раздолбай писал о суровых моряцких буднях и намекал, что под Новый год их корабль остановится в порту Риги для пополнения камбуза. «Бороздить моря» оставалось больше двух месяцев, и «голубиные весточки» Раздолбай принялся отправлять каждую неделю. По телефону он Диане по-прежнему не звонил, но своего новогоднего визита ждал, как решающего сражения.
