— Но какова ценность старого куска металла?
— Может, он и не бросается в глаза, как золотые монеты с испанских галеонов, но с исторической точки зрения он бесценен. Это часть морской истории Соединенных Штатов.
Мендоза хотела задать следующий вопрос, но ее внимание привлекли две головы в черной резине, появившиеся на поверхности у баржи. Ныряльщики подплыли, поднялись по ржавой лестнице и сбросили тяжелое оборудование. С их костюмов, блестя на солнце, стекала вода.
Более высокий из двоих стянул капюшон и провел руками по густой гриве черных волос. У него было загорелое лицо, и таких ярко-зеленых глаз Мендоза никогда не видела.
У него был вид человека, который часто и охотно улыбается, бросает жизни вызов и равнодушно принимает победы и поражения. Выпрямившись, он оказался на три дюйма выше шести футов, а резиновый костюм готов был лопнуть по швам. Мендоза, не спрашивая, поняла, что это и есть Дирк Питг.
Он помахал экипажу баржи.
— Нашли!
И широко улыбнулся.
Джордино радостно хлопнул его по спине.
— Молодчина, приятель!
На ныряльщиков обрушили лавину вопросов; те отвечали на них между глотками пива. Наконец Джордино вспомнил о Мендозе и знаком подозвал ее.
— Это Жюли Мендоза из Агентства по охране природы. Она хочет с нами поговорить.
Дирк Питт протянул руку, оценивающе разглядывая женщину.
— Джули.
— Мистер Питт.
— Дадите мне несколько минут, чтобы обсохнуть и…
— Боюсь, мы опаздываем, — перебила она. — Поговорим в воздухе. Адмирал Сандекер решил, что самолетом будет быстрей, чем вертолетом.
— Не понимаю.
— Некогда объяснять. Надо немедленно улетать. Могу только сказать, что вам приказано заняться новым проектом.
Голос ее звучал чуть хрипловато, и это заинтересовало Питта: не мужской голос, конечно, но такие голоса бывают у героинь романов Гарольда Роббинса.
— Почему такая спешка? — спросил он.
— Не здесь и не сейчас, — ответила она, взглянув на обступившую их команду.
Питт повернулся к Джордино.
— Что думаешь, Эл?
Джордино состроил озадаченную гримасу.
— Трудно сказать. Дама, кажется, настроена очень решительно. С другой стороны, здесь, на барже, я нашел свой дом. И мне не хочется его покидать.
Мендоза разозлилась, поняв, что мужчины ее разыгрывают.
— Прошу вас, на счету каждая минута.
— Не скажете, куда мы?
— На военно-воздушную базу в Лэнгли, откуда военный реактивный самолет доставит нас на остров Кадьяк. На Аляску.
Она могла бы сказать им, что они отправляются на Луну.
Питт посмотрел ей в глаза, что-то поискал там, но не был уверен, что нашел. Он увидел только полную серьезность.
— Думаю, на всякий случай стоит связаться с адмиралом и получить подтверждение.
— Сможете сделать это по пути в Лэнгли, — не терпящим возражений тоном сказала она. — Я позаботилась о ваших личных потребностях. Ваша одежда и все, что вам может понадобиться во время двухнедельной операции, уже упаковано и погружено в самолет. — Она помолчала, пристально глядя Питту в глаза. — Хватит разводить церемонии, мистер Питт. Пока мы стоим здесь, умирают люди. Вы не можете этого знать. Но поверьте на слово. Если вы хотя бы наполовину такой, как о вас отзываются, вы перестанете дурачиться и сядете в самолет. Немедленно!
— Сразу вцепляетесь в яремную вену, а, сударыня?
— Если необходимо.
Наступило ледяное молчание. Питт глубоко вдохнул, выдохнул. Посмотрел на Джордино.
— Я слышал, на Аляске в это время года очень красиво.
Джордино умудрился изобразить рассеянный взгляд.
— Нужно будет навестить салуны в Скагвее.
Питт обратился ко второму ныряльщику, снимавшему специальный костюм.
— Корабль весь твой, Чарли. Поднимай таран «Мерримака» и доставь его в лабораторию консервации.
— Постараюсь.
Питт кивнул и вместе с Джордино направился к «Каталине», переговариваясь с ним так, словно никакой Мендозы не существовало.
— Надеюсь, она упаковала мои рыболовные принадлежности, — напряженно сказал Джордино. — Сейчас должен идти лосось.
— А я бы покатался на карибу, — продолжил Питт. — Говорят, они обгоняют собачью упряжку.
Идя за ними, Мендоза вспомнила слова адмирала Сандекера: «Не завидую вам — загнать на борт этих двух дьяволов, особенно Питта! Он способен убедить большую белую акулу стать вегетарианкой. Так что будьте внимательны и не раздвигайте ноги».
Глава 4
Дамские круги вашингтонского общества считали Джеймса Сандекера завидной добычей. Закоренелый холостяк, чьей любовницей была работа, он редко вступал в отношения с лицами противоположного пола дольше, чем на две недели. Чувства и романтика — то, что особенно нравится женщинам, — лежали за пределами его интересов. В другой жизни он мог бы стать романтиком или, как предполагали некоторые, Эбенезером Скруджем.
[2]
В свои пятьдесят лет, поклонник физических упражнений, он был в отличной форме.
Невысок, мускулист, в рыжих волосах и бородке ни следа седины.
Бонни Кован, работница одной из самых респектабельных юридических фирм города, считала, что ей повезло, когда она уговорила его пообедать с ней.
— Вы сегодня чем-то озабочены, Джим.
Он не смотрел на нее. Его взгляд скользил по другим посетителям ресторана компании «Инквуд».
— Мне интересно, сколько людей не пришло бы сюда обедать, не будь здесь блюд из морепродуктов.
Она удивленно посмотрела на него, потом рассмеялась.
— Должна признаться, после того как целый день общаешься с тупыми юридическими умами, встретить того, у кого вольный образ жизни, все равно что глотнуть горного воздуха.
Он перестал разглядывать обедающих и посмотрел на нее.
Бонни Кован тридцать пять лет, и она необычайно привлекательна. Она давным-давно поняла, что красота способствует карьере, и никогда не пыталась ее скрыть. У нее прекрасные волосы, шелковистые, ниже плеч. Грудь маленькая, но пропорциональная, как и ноги, которые она умело демонстрирует с помощью короткой юбки. Она также очень умна и никогда не пасует на судебных заседаниях.
Сандекер слегка устыдился своей невнимательности.
