У нас были случаи и с вывозами на суд однофамильцев или назвавшихся по тем или иным причинам, иногда болезненного характера, чужим именем.
После работы зашел в расчетную группу (за территорией) справиться о зарплате: премию ко Дню медработника зажали. Начальство выписало поощрение лишь себе. Ладно с премией. «Где зарплата?» – «А чего раньше не получали?» – «Забегался». – «Ждите выручку из зэковского магазина. Наторгуют – получите». Часа два я ждал выручки, гуляя от кассы с амбарным замком к кабинету начальницы бухгалтерии Дранковой и обратно. Наконец принесли. «Ваше счастье – идите получите». Сначала какие-то двое, потом я – получили. Бухгалтера смеются: «Теперь вам, вольнонаемным, зэки платить будут. Нет торговли – нет зарплаты!» Что ж, зависим от подследственных!
А вот Грымов попал. Он аттестованный, но ему тоже выдали «зэковскими». Зэки – народ веселый. Одна тысячная купюра оказалась фальшивой. Грымова под белые ручки забрали в гипермаркете Орла, что послужило основанием для очередного его иска к УФСИНу.
06.07.10
Из истории Кошкиного дома
Воспоминания 67-летней медсестры II-го психиатрического отделения Альбертины Михайловны Кадочкиной (заслуженный работник Бутырки, 40 лет стажа на Кошкином доме, красит седые волосы в жуткий сурик, ухаживает за мужем-инвалидом, когда читает или пишет, одну пару модных узких очков надевает поверх других; меня любит): «Вот и запретили врачей из зэков брать, а раньше брали. Врач-гинеколог у нас работала… знающая… отсидела семь или восемь лет – кто-то там умер во время аборта у нее на дому. Отсидела. Освободилась и до пенсии у нас в Бутырке так и проработала. Ой, старалась. В погонах! Муж ее, рентгенолог, пил, да человека видел насквозь. Тоже в прошлом зэк. Еще два бывших зэка работали врачами. Было время…»
Я: сейчас на Сборке трудится медбратом зэк, исключенный с третьего курса мединститута. Старательный. Имени не знаю.
Санитары Олег и Андрей лихо расписываются у нас в ПБ за кататоников и «отказников», не дающих согласия на госпитализацию. Шеф приказал брать согласия на лечение даже у невменяемых, ожидающих отправления на спецы. Вот закрутил!
10.07.10
Нашего Растиньяка (начальника ПБ) зверски, но неведомо для него обкорнали зэки-санитары (как и душевнобольные, из экономии стрижется у них той же машинкой). Дурацкий чубчик, неровно сточенные виски черного клоуна… То ли чуя насмешки, то ли в гордыне абсурда, захлестнувшего руководителей, верховный подонок выучил окружение называть в приватной беседе ординаторов по кличкам. Я, ну естественно, Суворов, Грымов – почему-то Клинский (по пиву), бурят Чингис Далиев – Оленевод и др., упоминаемые выше. Здесь – исток. Мы, простые, ответили угрюмой, плохо скрытой ненавистью к трем трутням, нами управляющим.
18.07.10
Три смерти за ушедшую неделю несколько прибили честолюбие Люсьена дю Рюбампре: Коляскин В. А. (смена Анжелы Пыткиной) и Кузнецов А. В. (смена контуженого Морфлота). А меж ними выбросился головой вниз из незарешеченного окна псевдопалаты интенсивной терапии (второй этаж) Измаилов К. Б., 1986 г. рождения – тоже доктор Зло.
Шеф прикуривает одну сигарету за другой. Грымов про него: «Не стать капитану майором!» На «пятиминутке» я обмолвился, что «поставил крест в листе назначений». Главврач едва не потерял лицо. «Не произносите при мне этого слова!» – вскинулся. Не сатанист ли?
Алексин запретил класть больных на соседнюю койку с больным Шамиловым, подле которого умерло трое, будто Шамилов, живя сам, заражал смертью других.
Суеверие пошло выше. Начальник тюрьмы Теликов при сдаче мною дежурства: «Надеюсь, рядом с Шамиловым никого не положили?»
Злосчастную койку вовсе выкинули.
Алексин сетовал: «Они (больные) жить не хотят, а нам отвечай!»
22.07.10
К 16.00 у больного Джагавы Кобы Давидовича, 1969 г. рождения, началось. Коба лежал на кровати, распластав руки. Шевелил пальцами. Во мне признавал сокамерника, интересовался инкриминируемой мне уголовной статьей. Вытягивая губы трубочкой, пытался сосать материнское молоко. Вен для внутривенных вливаний у Кобы не было – он был не только алкоголик, но и наркоман (защищаясь, организм наркомана прячет вены вглубь).
Замечая, что Коба, отец троих детей, собирается предстать перед своим Отцом, шеф, расписываясь в собственной беспомощности, вызвал скорую помощь: «И так три трупа. Хватит!»
С подстанции о больном расспрашивала женщина, ее сменил мужчина. Дали номер заказа. Мы ждали. Бригада не ехала. Тогда Алексин, увидев в окно другую «скорую», вызванную по поводу другого больного дежурным фельдшером на общий корпус, послал нашего фельдшера Дымова «перехватить карету».
Фельдшер чужой «скорой» вставил катетер-бабочку, предназначенный для необнаруженной подключички, в вену плеча. Влили 200,0 трисоля.
Т.к. эта «скорая» была по случаю, дождались своей. Ее врач хотел взять отвезти Кобу в больницу, да фельдшерицы отговорили: тут не соматика, тут делирий, пусть психиатрическую скорую вызывают… Вызвали.
Появились врач и «двое из ларца» – санитары. Мусситирующего Кобу не взяли! О чем вы? Какая психиатрия?! У больного соматика! Вызывайте соматическую скорую!
Пришел зам по ЛПР Дивани. Он настоял на том, чтобы вернули вторую, отказавшую «скорую». Та приехала и наконец Кобу взяла. Возражавшие фельдшерицы язычки прикусили.
Теперь ждали, как соберут конвой. Процесс занял четыре часа. Дивани так «вздрючил» подстанцию, что одно время у наших ворот стояли две «скорые»: соматическая и психиатрическая. Они словно собирались расчленить больного: собственно делирий везти в продвинутую городскую психушку, если такие бывают, а соматическую составляющую того же делирия – в 20-ю больницу. Победила 20-я.
В 4 часа утра Кобу вернули. При мне его отвели в камеру. Он умолял в ту же – 450-ю. Коба тупо сел на постель и стал щелчками больших нестриженых чашеобразных ногтей сбрасывать наземь невидимых мне мелких жучков, паучков. Не ложась спать, я задержался, чтобы прочитать заключение специалистов 20-й больницы: у Кобы делирия нет, вернуть в ПБ Кошкин дом.
И Коба не умер!
В 7.05 снимаем с контролером из петли той камеры, куда ранее поместили Кобу, больного Путене (ох уж эти прибалты, такие упертые, вольнолюбивые!). Я за ноги подталкиваю полутруп вверх к оконной решетке, на которой простыня. Бужу и командую другим больным мне помогать. Инспектор приносит нож. Обрезаем узел, скидываем простыню. Я раз дых в рот, три надава на грудь. Прибалт прохрипелся, выплюнул пену и задышал ровнее и ровнее. Эту битву мы выиграли.
Через два часа Алексин пообещает мне премию. Премии я не дождался. С тех пор как он стал начальником, одни оскорбительные нагоняи. Когда ему было два года от роду, я уже работал психиатром в Дворянском. Тем не менее, годясь в сыновья, он называет меня на «ты», а я его на «вы».
26.07.10
По ТВ сказали, что прокуратура нашла массу нарушений в Бутырке, в т. ч. з/к не выводят на прогулки. Инспектора молчат: за мизер, что им предлагают платить, никто не идет в «выводные». 3–4 тысячи рублей – базовая ставка сержантского и офицерского состава. В Бутырке 130 вакантных ставок. Не верите? Зайдите на тюремный сайт. ДПНСИ при сдаче дежурств при мне клал на стол начальника изолятора до восьми рапортов на отпуска с последующим увольнением. Чтобы ограничить «течь», Теликов приказал канцелярии не регистрировать местные рапорта. Чтобы уволиться, рапорта посылают по почте заказными письмами с извещением о вручении. Это дает возможность «вырваться» из тюрьмы, хотя бы через суд. Когда я сам столкнулся с подобной проблемой и позвонил в Гоструднадзор, специалист крайне удивился: «Люди обращаются, что их незаконно уволили, а вы – что вас не увольняют!» «Потеря» рапортов об увольнении – обычная практика Бутырки.
