— Сегодня все сводится к выгоде, а со старика, что взять? Поэтому до смерти редко доживают, умирая прежде от одиночества…
Матвей Галаган хотел что-то добавить, повернувшись к незнакомцу, но тут очнулся — он был один, а на коленях у него лежала книга про завоевательные походы Чингисхана.
С годами Матвей Галаган все чаще задумывался о своей судьбе, о том, почему стал военным, гадая, имел ли к этому призвание, или цепь случайных обстоятельств, выстроившись каким-то непостижимым, таинственным образом, привела его в казармы.
— Какой из меня солдат, ать-два, и точка, — однажды пожаловался он в компании штатских. — И войны нет, чтобы храбрость свою проверить.
— Ну, это ты брось, — поправили его. — В жизни всегда есть место подвигам.
С тех он стал искать опасности. Возвращаясь со службы, выбирал самые темные переулки, по дороге забредая в сомнительные заведения. Однако все было спокойно, разве пьяные горланили непристойные песни, предлагая выпить.
— Ищешь приключения на свою голову? — быстро урезонивал он их.
— Что ты, командир, похоже, нашел, — вытягивались перед ним. — Разрешите идти?
Смеркалось. Шел дождь. В глухой подворотне он ступал в клокочущие лужи, измазав сапоги до самого верха. У кирпичной стены, позеленевшей от слизняков, трое прижали одного. В свете горевшего окна сверкнули ножи. От неожиданности он отступил в тень. Троица разом повернулась, будто написанная на одной иконе. Небритые, скуластые лица, зло выпученные глаза над горбатыми, мясистыми носами. Щеку одного уродовал косой шрам.
— Иды, иды, это наши дэла, — сказал он с восточным акцентом.
— Нэ мешай, — посоветовал другой.
— Иначе зарэжим, — пригрозил третий.
Сапоги стали жать. Китель наполнился потом. Ноги готовы были развернуть его спиной на сто восемьдесят градусов. Но он, стиснув зубы, выступил вперед. На его лице заиграли желваки.
— Военный! — разглядев на свету форму, завизжал мужчина со шрамом.
— У него рэволвэр! — подхватил другой.
— Побежали! — выкрикнул на ходу третий.
Вместе с троицей исчезла и жертва. Уткнувшись в стену, он стоял под дождем, и трясущимися руками не мог достать платок, чтобы вытереть вспотевшую шею.
Был вечер, тускло мерцал экран, на котором, как муравьи, чернели буквы. «С тех пор он стал искать опасности, — перечитывал свое сочинение Матвей Галаган. — Возвращаясь со службы, выбирал самые темные переулки…» Дойдя до конца, он усмехнулся. Потом закрыл редакторское приложение, и в меню «Сохранить документ?» щелкнул «Нет».
Так бы все и шло — зиму сменяло лето, а дни тянулись журавлиной стаей — но судьба — опытный шулер, и в рукаве у нее всегда спрятан джокер. Однажды погожим осенним вечером Матвей Галаган изменил своей привычке, проверив почтовый ящик, у которого от редкого пользования заржавел замок, и был крайне удивлен, обнаружив вместе с рекламой и счетами за квартиру повестку из адвокатской конторы. Он долго крутил в руках распечатанный пакет, и не мог понять, зачем его вызвали.
— Умерла ваша родственница, — сообщили ему, едва он переступил порог.
— Сестра? — ахнул он.
— Нет, дальняя, вы про нее могли и не слышать.
— И что?
— А то, что она была состоятельной, и вы с сестрой единственные наследники. Вашу сестру мы нашли быстро, а вас еле разыскали.
— Надо же, — пробормотал Матвей Галаган, — прямо по щучьему веленью. И о какой сумме идет речь?
— О-о!
БЕШЕНЫЕ ДЕНЬГИ
Матвей Галаган учащенно задышал.
— И я могу их получить?
— Не сейчас. Заходите через неделю, мы все оформим.
Из конторы Матвей Галаган вышел другим человеком. Тысячи мыслей крутились у него, он думал, как поедет за границу, будет играть в казино и знакомиться с красивыми женщинами, которым не придется отдавать всего себя, откупаясь дорогими подарками, а дома, сняв армейскую форму, он впервые вместо того, чтобы аккуратно повесить ее в нафталинный шкаф, швырнул на стул. Растянувшись на постели, он представлял, как подаст завтра рапорт, как удивятся сослуживцы, напоминая, что ему осталось всего ничего до пенсии, а потом он закатит пирушку в офицерской столовой, и его будут с завистью хлопать по плечу, обнимать и целовать в десны. Но уже к ночи ход его мыслей изменился. «Появились штаны, когда не стало зада, — думал он. — И почему все приходит с опозданием?» Ему уже не хотелось в дальние страны, где говорят на непонятном языке, и где он будет так же одинок. Засыпая, Галаган подумал, что завтра надо встать раньше, чтобы успеть погладить мятую форму, в которой проходит до пенсии.
На службе Галаган решил держать язык за зубами, однако не удержался.
— А что бы ты сделал, получи уйму денег? — спросил он того самого сослуживца, с которым раньше делился сомнениями насчет их профессии. Был вечер, после проведенного в гарнизоне дня, они стояли на автобусной остановке, собираясь ехать каждый в свою сторону.
— Не знаю. С деньгами родиться надо, привыкнуть.
— Ну, можно на благое дело пустить.
— Эт-точно, сегодня деньги любого из небытия поднимут. А как отличить дело-то? Беда в том, что у тех, кто их имеет, больше за душой ничего нет. — Взмахнув рукой, он отогнал вившегося комара. — Получается, возможности у тех, кто сам — ноль, а способные на многое их лишены.
— А все же что бы ты с деньгами сделал?
— Черт его знает. Опасная они вещь. Помню, в детстве, был у нас сосед, выиграл раз в лотерею сумасшедшие деньги. И раньше сычом жил, ни жены, ни детей, а теперь совсем обособился, здороваться и то перестал. Родители мои говорили — надо же, свезло кому не надо, столько вокруг нуждаются. Только свезло ли? Так, может, и доковылял бы до старости, а тут стал на всех коситься, подозревать, что ограбят. Деньги свои он в перину зашил, об этом все знали, вот и спал на них и днем, и ночью. Постепенно страх окончательно его сковал, так что он уже не выходил из дома, отбрасывая на улицу лишь тень, когда, облокотившись о косяк, курил в дверном проеме. А кончилось печально. Случился у него дома пожар, так его еле вытащили, чуть не сгорел, цепляясь за перину. И с тех пор умом тронулся, все бубнил, что его подожгли…
Матвей Галаган помрачнел.
— Да не бери в голову, — снова отогнав комара, рассмеялся сослуживец. — Эту выдумку мне бабка рассказывала, бессребреника воспитать хотела. А ты, однако, доверчивый!
Матвей Галаган обиделся.
— А зачем врать?
— Виноват, исправлюсь! — взял под козырек сослуживец. — Ну, ты ж пристал с деньгами, не отвязаться. Одно скажу, когда в кармане звенит, это еще не значит, что в душе. Кстати, больше не думаешь профессию менять?
— Думаю.
— А зря. На старости-то лет.
