— Да, работа сорвана, — пожал он плечами.
На ее лице появилось холодное решительное выражение.
— Только когда Шарль будет лежать в могиле, Квебек сможет стать независимым социалистическим государством.
— Ты хочешь, чтобы твой муж погиб за общее дело? — скептически спросил он. — Неужели твоя любовь превратилась в такую ненависть, что он стал для тебя всего лишь символом, который нужно устранить?
— Мы никогда не знали любви.
Она взяла сигарету из коробки на ночном столике и закурила.
— С самого начала Шарль интересовался только политической поддержкой, которую я могла ему оказать. Общественное положение моей семьи обеспечило ему доступ в общество. Я постаралась придать ему блеск и стиль. Но всегда была для Шарля только инструментом для создания и укрепления его общественного имиджа.
— Почему ты вышла за него?
Она затянулась сигаретой.
— Он сказал, что когда-нибудь станет премьер-министром, и я поверила ему.
— А потом?
— Слишком поздно обнаружила, что Шарль не способен ни на какое чувство. Когда-то страстно жаждала взаимной любви. Теперь каждый раз вздрагиваю, когда он прикасается ко мне.
— Я смотрел по телевизору новости из больницы. Доктор, у которого брали интервью, рассказал, что ты беспокоилась и заботилась о Шарле и растрогала всех врачей и сестер.
— Настоящее представление, — рассмеялась она. — Я хорошо умею это делать. К тому же репетировала в течение десяти лет.
— Во время твоего посещения Шарль сказал что-нибудь интересное?
— Ничего, что имело хотя бы какой-нибудь смысл. Его только что привезли после операций, мозг был еще под анестезией. Он нес какую-то бессмыслицу, копался в прошлом, вспомнил автомобильную аварию, в которой погибла его мать.
Любовник Даниэлы выбрался из постели и вошел в ванную.
— По крайней мере, не выболтал секреты обороны.
Она затянулась сигаретой и медленно выпустила дым через нос.
— Может быть, и выболтал.
— Продолжай, — сказал он из ванной. — Мне всё слышно отсюда.
— Шарль просил меня передать тебе, чтобы усилили безопасность в Джеймс-Бее.
— Полная ерунда, — рассмеялся он. — Там охраны в два раза больше, чем требуется.
— Но не для всего проекта. Только для отделения управления.
Он подошел к дверному проему, вытирая голову полотенцем.
— Какого отделения управления?
— Над помещением, где установлены генераторы, — кажется, так сказал он.
Казалось, это его озадачило.
— Он сказал что-нибудь еще?
— Потом он бормотал что-то о «большой опасности для Канады, если ненужные люди обнаружат».
— Обнаружат что?
Она сделала беспомощный жест.
— Боль заставила его замолчать.
— Это всё?
— Нет, он хотел, чтобы ты проконсультировался с человеком, которого зовут Макс Рубек.
— Макс Рубек? — повторил он со скептическим выражением на лице. — Ты уверена, что он назвал именно это имя?
Она пристально посмотрела в потолок, стараясь вспомнить точно, затем кивнула головой.
— Да, совершенно точно.
— Как странно.
Без дальнейших расспросов он вернулся в ванную, встал перед большим зеркалом в полный рост и принял позу, которая в бодибилдинге называется «вакуум». Вдыхая и выдыхая, он расширял грудную клетку, так задерживая дыхание и напрягаясь, что все кровеносные сосуды, казалось, вот-вот разорвутся под кожей. Затем сделал выпад грудью вбок, левая кисть на запястье правой руки, рука на верхней части торса.
Анри Вийон критически изучал свое отражение в зеркале. Состояние его тела было совершенно идеальным. Затем он начал пристально разглядывать точеные черты своего лица, римский нос, безразличные серые глаза. Сбросил свое обычное выражение, и его черты мгновенно стали жесткими, словно в мраморной статуе затаился грубый и жестокий дикарь.
Жена и дочь Анри Вийона, товарищи по либеральной партии и половина населения Канады даже в своих самых диких фантазиях не смогли бы поверить, что он ведет двойную жизнь. Уважаемый член парламента и министр внутренних дел в обычной открытой жизни параллельно тайно возглавлял «Общество свободного Квебека», радикальное движение за полную независимость франкоязычной территории.
У него за спиной появилась Даниэла в простыне, закрепленной наподобие тоги, и провела пальцами по его бицепсам.
— Ты его знаешь?
Он расслабился, сделал глубокий вдох, медленно выдыхая.
— Рубека?
Она кивнула.
— Только по репутации.
— Кто он?
— Лучше задать этот вопрос в прошедшем времени, — сказал он, беря парик с коричневыми волосами, седеющими по бокам, и аккуратно водружая его на свой скальп. — Если память не изменяет мне, Макс Рубек — серийный убийца, повешенный более ста лет назад.
февраль 1989 Принстон, Нью-Джерси
8
Казалось, что Хейди Миллиган не на своем месте среди студентов, толпящихся группами около столов архивного читального зала Принстонского университета. Аккуратно подогнанная по фигуре форма лейтенанта-коммандера военно-морского флота великолепно сидела на стройном теле ростом шесть футов, начиная от накрашенных ноготков пальчиков ног до корней волос естественного светло-пепельного цвета.
Для юношей в зале она была приятным объектом отвлечения от занятий. Интуитивно она чувствовала, что они раздевают ее догола в своем воображении. Но после того как ей исполнилось тридцать, она стала безразлична к этому, хотя, возможно, и не совсем безразлична.
— Похоже на то, что вы просиживаете здесь все ночи напролет, коммандер.
Хейди взглянула в постоянно улыбающееся лицо Милдред Гарднер, главного архивариуса университета.
— Просиживаю ночи напролет?
— Занятия в вечернее время. В наши дни мы называли это полуночным бдением с керосиновой лампой.
Хейди откинулась на спинку стула.
— Приходится выбирать любое свободное время для работы над диссертацией.
Милдред отбросила пряди волос, падавшие на глаза, и села.
— Такая привлекательная девушка не должна тратить все ночи напролет на занятия. Вам нужно найти хорошего человека и хотя бы иногда проводить время с ним.
— Сначала получу докторскую степень по истории, затем буду проводить свое время так, как пожелаю.
— В вас не вспыхнет страсть от листа бумаги, который гласит, что вы доктор наук.
