Ривас ожидал, что человек, с которым ему предстояло встретиться, будет старше. Было трудно определить возраст мексиканца, но выглядел он лет на тридцать, не больше.
Топильцин указал в сторону низкой стены:
– Может быть, присядем?
– Спасибо, – кивнул Ривас и сел. – Вы выбрали довольно необычные декорации.
– Да, я считаю Тулу подходящим местом. – В его голосе неожиданно появились презрительные нотки. – Ваш президент побоялся говорить со мной открыто. Он не захотел тревожить своих друзей в Мехико.
Ривас был готов к разговору и не дал поймать себя в ловушку.
– Президент попросил меня выразить вам благодарность за согласие побеседовать со мной.
– Я ожидал кого-нибудь рангом повыше.
– Вы сами выдвинули условие, что будете говорить только с одним человеком. Это означаю, что мы не могли рассчитывать на помощь переводчика. А поскольку вы отказались вести переговоры на испанском или английском языках, я оказался единственным правительственным чиновником, владеющим науатлем – языком ацтеков.
– Вы хорошо говорите на нашем языке.
– Мои родители эмигрировали в Америку из города Эскампо. Они научили меня языку, когда я был еще ребенком.
– Я хорошо знаю Эскампо: маленькая деревенька, населенная гордыми людьми, которые отчаянно борются за выживание.
– Вы заявили, что покончите с бедностью в Мексике. Президент чрезвычайно интересуется вашими программами в этом направлении.
– Поэтому он и послал вас сюда? – полюбопытствовал Топильцин.
Ривас кивнул.
– Он хотел бы установить контакт с вами.
Последовала пауза. Физиономия Топильцина скривилась в мрачной усмешке.
– Он проницательный человек. Зная, что наша страна находится в тисках тяжелейшего экономического кризиса, он понимает, что я могу легко разделаться с Революционно-патриотическим союзом. Поэтому он опасается резких изменений в отношениях США и Мексики.
– Я не могу читать мысли президента.
– Очень скоро он узнает, что подавляющее большинство мексиканцев перестали быть половыми тряпками, о которые вытирают ноги правящие классы и богачи. Народ Мексики устал от политического надувательства и коррупции. Они не хотят кормиться отбросами и жить в трущобах. Они больше не будут страдать.
– Каким образом? Строя воздушные замки на костях?
– Любая нация только выигрывает, возвращаясь к обычаям предков.
– Ацтеки были самыми безжалостными палачами в обеих Америках. Лепить современное правительство по образу и подобию древних варваров – это... – Ривас сделал паузу. Он хотел употребить слово «идиотство», но счел его грубым и после мучительных раздумий добавил: – Наивно.
Лицо Топильцина напряглось, ладони инстинктивно сжались в кулаки.
– Вы забыли, что наших общих предков уничтожили испанские конкистадоры.
– Испанцы могли бы сказать то же самое о маврах, но это ни в коей мере не оправдывает возврат к инквизиции.
– Чего хочет от меня ваш президент?
– Он желает только мира и процветания Мексики, – ответил Ривас – И еще он бы хотел заручиться обещанием, что ваш курс не будет направлен на построение коммунизма.
– Я не марксист, – высокомерно заявил Топильцин, – и ненавижу коммунизм столь же сильно, как и он. Среди моих приверженцев нет вооруженной герильи. Должен также сказать, что в наших рядах нет сторонников герильи
[17]
.
– Президент будет искренне рад это слышать.
– Наша новая ацтекская нация достигнет величия, после того как богатеи, нажившие состояние неправедным путем, коррумпированные чиновники, существующее правительство и армейские лидеры будут сметены и уничтожены.
Ривас решил, что ослышался.
– Если я правильно понял, вы говорите о казни многих тысяч ваших сограждан?
– Нет, мистер Ривас. Я говорю о жертвоприношении богам, которых мы почитаем: Кецалькоатлю, Уицилопочитлю, Тескатлипоке
[18]
.
Ривас непонимающе смотрел на своего собеседника, все еще не в силах осознать услышанное.
– Жертвоприношение? – переспросил он.
Топильцин не ответил.
Глядя на его застывшее в экстазе лицо, Ривас наконец понял, что мексиканец не шутит.
– Нет, – воскликнул он, – вы говорите это не серьезно!
– Наша столица будет называться старым ацтекским именем – Теночтитлан
[19]
, – бесстрастно продолжал Топильцин. – Это будет религиозное государство, в котором государственным языком станет науатль. Мы будем управлять жестко, и население, безусловно, будет повиноваться. Иностранные предприятия станут собственностью государства. Только ацтекам по рождению будет позволено жить в пределах его границ. Все остальные будут выдворены из страны.
Ривас был потрясен. Сильно побледнев, он слушал, не пытаясь вставить ни слова.
А Топильцин продолжал:
– Мы не будем закупать в Соединенных Штатах товары и не станем продавать вам нашу нефть. Наши долги международным банкам будут объявлены недействительными, все иностранное имущество будет конфисковано. Я также намерен потребовать возврата наших территорий в Калифорнии. Техасе, Нью-Мексико и Аризоне. Чтобы обеспечить этот процесс, я собираюсь провести многие тысячи своих сторонников через границу с США.
Угрозы Топильцина не могли не произвести впечатление. Находившийся в полном смятении Ривас уже представлял катастрофические последствия.
– Безумие! – в отчаянии воскликнул он. – Президент меня и слушать не станет! Ваши требования абсурдны. Они невыполнимы!
– Он мне не поверит?
– Ни один человек, находящийся в здравом рассудке, не поверит в это.
Подстегиваемый искренней тревогой. Ривас преступил границы дипломатического диалога.
Топильцин медленно встал, окинул американского посланника немигающим взглядом, опустил голову и бесстрастно проговорил:
– Что ж, тогда я отправлю ему послание, которое, я надеюсь, он поймет и оценит по достоинству.
Он поднял руки над головой и простер их к темному небу. В ту же секунду из тьмы возникло четверо индейцев в белых накидках. Они приблизились со всех сторон, повалили впавшего в ступор Риваса и понесли к каменному алтарю, украшенному черепами и костями. Они опустили его спиной на камень, держа за руки и за ноги.
