Питт взглянул на гору Виклеман, пробежался взглядом по седловине острова и остановился на горе Скагс. Обе горы были такими мирными на вид. Глядя на пышную зелень деревьев по склонам, Питт с трудом представлял себе, что эти две возвышенности — грозные вулканы, спящие великаны, которые вот-вот начнут сеять смерть и разрушение.
Быстро, но без панической суеты он покинул высокое кожаное кресло Дорсетта и вышел из-за стола. И в тот же миг резко остановился, застыв в центре кабинета: двойные двери внутренних покоев дворца широко растворились, и вошел Артур Дорсетт.
Он нес чашку кофе, держа под мышкой папку с бумагами. На нем были мятые широкие брюки и когда-то белая, а ныне пожелтевшая сорочка с галстуком-бабочкой. Мысли его, казалось, витали где-то далеко. Заметив постороннего у себя в кабинете, Дорсетт поднял взгляд, в котором было больше любопытства, чем гнева. Увидев форму охранника, он уже открыл было рот, чтобы выяснить, какого черта стражнику здесь надо, но окаменел от удивления. Лицо превратилось в белую маску. Папка шлепнулась на пол, бумаги рассыпались веером. Кофе вылился на брюки и ковер.
— Ты же мертв! — выдохнул Дорсетт.
— Вы даже представить себе не можете, как я рад доказать вам обратное, — ответил Питт, с нескрываемым удовольствием разглядывая черную заплатку на глазу Дорсетта. — Впрочем, если разобраться, то вид у вас и впрямь такой, будто вы призрака увидели.
— Шторм… Вы ж никак не могли уцелеть в бушующем море. — Искорка самообладания зажглась в здоровом глазу Дорсетта и начала разгораться. — Как это вам удалось?
— Много здравых размышлений плюс мой швейцарский армейский нож, — бросил Питт и подумал: «Бог мой, а этот гад — гигант. Хорошо, что я вооружен».
— А Мэйв… Она умерла? — спросил Дорсетт, глядя на дуло автомата, нацеленное ему в грудь.
— Зная, насколько сильно это вас разозлит и огорчит, с радостью сообщаю, что она жива и здорова и в этот самый момент обнимается с сыновьями. — Питт ответил взглядом на взгляд: зеленые глаза сошлись с черным. — Скажите, Дорсетт, как вы оправдывали для себя убийство дочери? Неужто одинокая женщина, которая всего-то и пыталась стать самостоятельной личностью, хоть чем-то могла угрожать вашему благосостоянию? Или вам ее сыновья нужны были?
— Непреложная истина: империей после моей смерти должны управлять мои прямые потомки. Мэйв даже думать об этом не хотела.
— У меня для вас новость. Ваша империя вот-вот обрушится вам на голову.
Дорсетт не уловил смысла сказанного Питтом.
— Собираетесь меня убить?
Питт покачал головой:
— Я вам не палач. Вулканы острова скоро начнут извергаться. Подобающий конец для вас, Артур: быть поглощенным огненной лавой.
Дорсетт чуть улыбнулся, уже полностью освоившись:
— Что за белиберду вы несете?
— Слишком сложно объяснять, да я и сам не во все технические тонкости посвящен, но сведения получены от крупнейших авторитетов. Придется вам поверить мне на слово.
— Да вы, черт возьми, умом тронулись!
— О маловерный!
Огонь холодного гнева зажегся в черном как уголь глазу.
— Намерены стрелять, так стреляйте. Умру чисто и быстро.
Питт невозмутимо улыбнулся. Пока Мэйв с детьми и Джордино не появились, Артур Дорсетт нужен был ему живым.
— Простите, у меня времени в обрез. А ну-ка кругом и шагом марш наверх, к спальням.
— Мои внуки, вы не можете забрать у меня внуков, — пробормотал, как молитву, Дорсетт.
— Поправка: детей Мэйв.
— Вам ни за что не пройти через мою охрану.
— Те двое у въездных ворот, как бы это выразиться, выведены из строя.
— Тогда вам придется хладнокровно убить меня, а я готов поставить все, чем владею, на то, что для этого у вас кишка тонка.
— С чего это люди так упорно считают, будто мне претит вид крови? — Питт шевельнул пальцем на спусковом крючке автомата. — Двигайтесь, Артур, а не то я вам уши отстрелю.
— Стреляй, желтомордый! — выкрикнул Дорсетт. — Один глаз ты мне уже выбил.
— Вы что, так ничего и не поняли? — Питт при виде заносчивой бравады Дорсетта раскалился от гнева добела. Чуть приподняв дуло, он плавно спустил курок. Оружие приглушенно хлопнуло, и кусок левого уха Дорсетта отлетел на ковер. — А теперь марш к лестнице. Если хоть одно ваше движение мне придется не по нраву, получите пулю в хребет.
В зверином черном глазу не было и следа боли. Дорсетт угрожающе осклабился. У Питта мурашки по спине пробежали. Дорсетт медленно поднес руку к пораненному уху и повернулся к двери.
И в этот миг в кабинет вошла Боудикка, величественно прямая и великолепно сложенная, в облегающем тело шелковом платье чуть выше колен. Она не узнала Питта в форме охранника и не сразу поняла, что ее отец в опасности.
— Папочка, что случилось? Мне показалось, я слышала выстрел… — Тут она заметила, что сквозь пальцы отца сочится кровь. — Ты ранен?!
— У нас незваный гость, дочь, — произнес Дорсетт.
Как он и рассчитывал, на какое-то время Питт отвлекся на Боудикку. Амазонка бросилась к отцу взглянуть, насколько серьезна рана, и краем глаза увидела лицо мнимого охранника. И сразу же у нее глаза полезли на лоб: узнала.
— Нет… Нет, этого быть не может.
Воспользовавшись замешательством Питта, Дорсетт дико крутанулся и ударил по стволу автомата. Питт непроизвольно нажал на спуск. Раздалась очередь, пули впились в портрет Чарлза Дорсетта над каминной полкой. Питт, физически ослабленный, плохо державшийся на ногах от недосыпания, среагировал чуть-чуть медленнее, чем следовало бы. Напряжение и истощение последних трех недель дали себя знать. Автомат, вырвавшись у него из рук, пролетел через комнату и, разбив стекло, упал за окно.
Дорсетт разъяренным бегемотом навалился на Питта. Тот схватился с ним, стараясь удержаться на ногах. Но более тяжелый Дорсетт замельтешил кулачищами, как машина для забивки свай, целясь большими пальцами Питту в глаза. Дернув головой, Питт сохранил глаза в целости, но получил кулаком по голове чуть повыше уха. Звезды посыпались у него из глаз, накатила волна слабости. В отчаянии он упал на пол и повернулся на бок, спасаясь от града ударов. Когда же Дорсетт бросился на него, отскочил в сторону. Алмазный король в свое время многих голыми руками покалечил. Он провел юность на шахтах и гордился тем, что в драке никогда не прибегал ни к ножу, ни к пистолету. Тяжелое тело да могучая сила — вот и все, что ему требовалось, чтобы разделаться со всяким, кто осмеливался встать ему поперек дороги. Даже в том возрасте, когда большинство мужчин становятся дряблыми, Дорсетт остался крепким как гранит.
Питт тряхнул головой, чтобы четче видеть. Он чувствовал себя побитым боксером, прижимающимся к канату в ожидании спасительного гонга, и изо всех сил старался прийти в себя. Даже среди мастеров рукопашного боя не много нашлось бы таких, которые совладали бы с этой горой литых мускулов. Питту уже начало казаться, что сокрушить торговца алмазами можно только ружьем, с каким ходят на слонов. «Джордино бы сюда… У него, по крайности, есть девятимиллиметровый автоматический», — подумал Питт. Обежав вокруг стола, он приостановился и выдавил улыбку, которая отозвалась болью.
