— А Боудикка?
— По-настоящему-то я ее никогда и не знала, — сдержанно заметила Мэйв. — Боудикка старше меня на одиннадцать лет. Вскоре после моего рождения папочка поместил ее в какой-то интернат для избранных — так, во всяком случае, мне всегда говорили. Мне уже почти десять лет было, когда мы с ней в первый раз встретились. На самом деле я про нее только то и знаю, что у нее страсть к смазливым молодым людям. Папочке это радости не доставляет, но он не противится ее желанию спать с кем ни попадя.
— Она сильная дама.
— Я однажды видела, как она папочку отделала, когда он в запойном раже ударил нашу маму.
— Странно, что всем им так смертельно не нравится единственный член семьи, такой нежный и славный.
— Папочку взбесило, что я удрала с острова. Злило его и то, что я на учебу в университете сама себе зарабатывала, не тянула из кошелька Дорсеттов. Потом он взбеленился, когда я отказалась сделать аборт. А как я могла решиться на операцию, если врач сказал, что у меня двойня? Последней точкой в наших с папулей спорах стал мой разрыв с парнем, от которого я забеременела. Семейство вычеркнуло меня из списка родственников. В отместку я официально поменяла родовую фамилию на ту, что носила прапрапрабабка, и зажила своей жизнью, радуясь свободе от людей, по сути чуждых мне.
Мэйв была душевно истерзана. Питт, уважая в ней стремление к самостоятельности, все же пожалел ее. Он заглянул в голубые простодушные глаза ребенка и мысленно поклялся перевернуть небо и землю, лишь бы любимая нашла счастье.
Он обозрел окружающее пространство и, к своему ужасу, увидел кипящий гребень приближающейся волны. Высоченный вал не имел, казалось, ни конца ни края. Леденящим холодом сковало затылок: Питт не сомневался, что за первым валом следуют такие же.
Предупредив криком Джордино, он рывком прижал Мэйв к днищу лодки. Вал наводнил лодку пеной и брызгами. Основной удар пришелся на носовую часть. Зад суденышка взметнулся, и лодка, развернувшись боком, рухнула в глубокую яму.
Вторая волна заслонила звезды и обрушилась с тяжестью грузового поезда. Лодка погрузилась в черное месиво. Осатаневшее море оставило Питту один-единственный шанс выжить, и он что было сил вцепился в сиденье. Оказаться за бортом значило там же и остаться. Навек.
Каким-то чудом суденышко выбралось на поверхность, но только для того, чтобы закрутиться в неистовом аду рассвирепевшей воды. Когда Питту почудилось, что пора прощаться с жизнью, лодка скользнула вниз по гладкому гребню и спокойно закачалась на мелких волнах. Буйные валы умчались прочь.
— Очередная четкая картинка морского нрава, — заметил, отфыркиваясь, Джордино. — Чем мы досадили морю, что оно так взъярилось?
Питт усадил Мэйв:
— С тобой все в порядке?
Мэйв несколько секунд откашливалась, потом судорожно вздохнула:
— Надеюсь… Скажите, бога ради, что это на нас навалилось?
— Полагаю, сейсмические волнения на морском дне. Порой сильной встряски не требуется, чтобы поднять целую вереницу норовистых волн.
Мэйв убрала с глаз мокрые прядки светлых волос.
— Спасибо еще лодка не опрокинулась и никто из нас за борт не вылетел.
— А как руль? — спросил Питт у Джордино.
— Еще висит. И мачта целехонька, но парус на клочки порвало.
— Запасы еды и питьевой воды тоже вполне сохранились, — радостно доложила Мэйв.
— Выходит, вышли из передряги без больших потерь, — сказал Джордино таким тоном, будто сам не совсем в это верил.
— Боюсь, что ненадолго, — трезво заметил Питт.
Мэйв оглядела суденышко:
— Не вижу ничего такого, что нельзя залатать.
— И я не вижу, — откликнулся Джордино, проверив поплавки.
— А вы под ноги себе взгляните, — посоветовал Питт.
В ярком лунном свете было хорошо видно, какое напряженное у него лицо. Взглянув туда, куда указывал палец, Мэйв и Джордино обомлели.
По всему днищу шла трещина.
37
Руди Ганн был не из тех, кого бросает в пот от страха или в дрожь от победы. В жизни он полагался только на свои умственные способности и на вкусовые привычки. Благодаря этому выглядел Ганн моложаво и подтянуто. Раз или два в неделю, когда, как сегодня, нападала охота, он во время обеденного перерыва садился на велосипед и катил рядом с Сэндекером, который трусил по беговой дорожке Потомак-парка. Пока один утрамбовывал асфальт, а другой крутил педали, обсуждались дела НУМА.
— Как долго можно продержаться в море без руля и ветрил? — спросил Сэндекер, поправляя на лбу ленту от пота.
— Стив Каллахен, яхтсмен, продержался семьдесят шесть дней. Его судно затонуло возле Канарских островов, и он пересел в надувную лодку, — ответил Ганн. — В Книге рекордов Гиннесса по части выживания в открытом море значится Пун Лим, английский моряк. Его судно было торпедировано во время Второй мировой войны в Южной Атлантике. Проплавал на плоту он сто тридцать три дня, пока его не подобрали бразильские рыбаки.
— И тот и другой сумели удержаться на плаву во время десятибалльного шторма?
Ганн отрицательно повел головой:
— Ни Каллахен, ни Пун Лим не попадали в шторм, хотя бы близкий по силе к тайфуну, который пронесся над Дирком, Алом и мисс Флетчер.
— Идет вторая неделя, как Дорсетт бросил их, — рубил фразу между вдохами Сэндекер. — Если они пережили шторм, то, наверное, умерли от жажды и голода.
— Питт — человек неистощимой изобретательности, а Джордино никогда не теряет присутствие духа, — безапелляционно заявил Ганн. — Я не удивлюсь, если они сейчас сибаритствуют в какой-нибудь хижине на манер Гогена.
Сэндекер сошел с дистанции, уступив дорогу женщине с малышом в коляске. Возобновив бег, адмирал пробурчал:
— Дирк всегда говорил: «Море не расстается со своими тайнами легко».
— Было бы куда легче их найти, если бы поисково-спасательные силы Австралии и Новой Зеландии присоединились к усилиям НУМА.
— У Артура Дорсетта длинные руки, — раздраженно бросил Сэндекер. — Я получил столько извинений и объяснений, почему они при всем желании и так далее, что мог бы из этих бумажек Китайскую стену сложить.
— Никто не спорит: власть у этого человека огромная. Взятки Дорсетта осели глубоко в карманах членов конгресса Соединенных Штатов и парламентов Европы и Японии. Диву даешься, какие знаменитости на него работают.
Лицо Сэндекера сделалось пунцовым — не от напряжения, а от бессилия. Сдерживать гнев и обиду не было сил. Адмирал остановился, согнулся, упершись руками в колени и уставившись в асфальт.
— Я, ни минуты не мешкая, закрыл бы НУМА за возможность своими руками взять Артура Дорсетта за глотку.
