— Перед выходом куда?
— К Рольфу. Рейли говорил, что заказал столик. — Сам Рейли мог и не появиться, но об этом пока не следовало упоминать.
— К Рольфу? Сегодня же не среда.
— Знаешь, я ему так и сказал. — Фред старался говорить весело, но ведь евангелину не проведешь.
Помолчав, Мэри спросила:
— В чем, собственно, дело, Фред?
— В купольной церемонии.
— А, вот оно что. Я не пойду.
— Почему?
— Так, не хочется.
Фред знал, что спорить в таких случаях бесполезно.
— Мне, по правде говоря, тоже. Посидим дома, закажем сюда что-нибудь.
— Нет, ты иди. Я весь день только и делаю, что жую. Оставила тебе кое-что в кухне.
Фред вылез из кресла. Кухня в их экономичной квартире сводилась к нише рядом с гостиной, где стоял хромовый кулинар. На нем тарелка, на тарелке горка каких-то рулетиков.
— Нашел?
Фред поднес тарелку к глазам.
— Это что?
— Рыбные рольмопсы с кайенским перцем. Рецепт мой.
— Правда? — Хорошая новость, даже очень. Значит, она сегодня вставала. И попробовала что-то новенькое. Но кухня? У евангелии аллергия на все, что связано с кулинарией. Набрать готовый рецепт на диске для них и то подвиг. — Это здорово. Прямо сейчас и поем.
Когда он взял один рулетик, Мэри сказала:
— Не надо. Я передумала.
Фред чувствовал себя стоящим в шатком челне. Так продолжалось уже пять лет, с самого дня их свадьбы. Поначалу жизнь с евангелиной казалась очень волнующей, но с годами чувство постоянного напряжения как-то поднадоело ему.
— Они слишком острые, — пояснила Мэри из спальни. — Много перца.
— Я люблю острое.
— Тогда ешь, — вздохнула она. — Ты ведь, как всегда, лучше знаешь.
Фред положил рулетик обратно. И пяти минут дома не пробыл, а уже сыт по горло. Он перебрал в уме варианты: не есть, съесть один, съесть несколько или просто сказать, что съел. Список, кажется, полон. Первый и последний пункты можно исключить сразу. Если уж Мэри специально поднялась, чтобы приготовить вот это, надо хотя бы попробовать, а врать евангелине попросту глупо. Значит, вопрос только в том, сколько съесть. Если они в самом деле такие наперченные, то даже одна штука расстроит вконец его бедный, поруганный гальвеном желудок. Он подставил стакан под раздатчик, выпил пол-литра рисового молока для смягчения процесса и откусил кусок рольмопса.
Острый, да, но не так чтобы очень. Фред запихал в рот остальное и проглотил.
— Класс, — сказал он, беря второй, а за ним и третий.
— Подожди немного, увидишь.
Долго ждать не пришлось. Язык обожгло, в глотке запершило, глаза вылезли из орбит, нос прохудился, на лбу выступил пот. Фред, лишенный зрения и способности дышать, снова нащупал стакан.
— Фред, ты в порядке?
Он давился и кашлял, вливая в себя новую порцию молока.
— Фред, ты меня слышишь? Иди сюда!
— Минутку, — просипел он, вытирая слезы и улыбаясь. Наконец-то его пригласили войти.
Она сидела в подушках на их широкой кровати, растрепанная, с пятнами от еды на рубашке. Но Фреду тоже оставили место, а остальное не имело значения.
— На, высморкайся. — Она протянула ему платок. — Говорила же я, не надо. Надо было и эти выкинуть вместе с прочими. Честное слово, не знаю, зачем их оставила.
— Вообще-то вкусно, — выдув нос, сказал Фред. — Смотришь что-то? — В ногах кровати висел маленький скоп — уголок сада, где ничего как будто не происходило. — Это Шелли?
— Угу. Сегодня у них проблемы с кормлением Джудит. Похоже, дело у них все хуже и хуже. Она быстро слабеет.
Фред, заглянув в скоп, увидел открытую террасу между двумя крыльями бунгало известной смертартистки. Полуостров Олимпик, Западное побережье; там только что прошло время ленча, пасмурно, на полу из цементной плитки — экзотические растения в расписных горшках. В тени шезлонг, на котором возлежит Джудит Цзю. Рядом две евангелины, одна из них
Шелли. Обе в широкополых шляпах — в таком ракурсе трудно сказать, где подружка Мэри, а где другая. Мэри потянула носом.
— Ты прошел чистку, Фред? Он пожал плечами.
— Почему ты мне не сказал?
— Большое дело, подумаешь.
— Очень даже большое. Тебя ранили?
Теперь начиналось самое лучшее. Большие карие глаза Мэри вглядывались в него. Евангелину обмануть трудно, но и ее глаза тоже не лгут. Ее душа ничем не занавешивается от внешнего мира.
— Я здоров. — Эти слова были наживкой, чтобы выманить Мэри наружу.
— Само собой разумеется, что сейчас ты здоров, раз тебя починили.
Присяга не позволяла ему рассказывать о своих заданиях никому, даже жене, но Мэри и так все видела.
Евангелин выпустили тридцать два года назад, когда у состоятельных женщин возник спрос на компаньонок. Аффам требовалась аудитория, которая внимала бы им, затаив дыхание. Дело ограничилось пробными партиями, в которые входило десять тысяч евангелин, но и это предложение превысило спрос. Рынок потерпел крах, зато рассы выиграли.
Обнимая жену, Фред подбивал в уме итоги этого сумасшедшего дня, и Мэри видела все — его страх, боль и панику.
— Бедный ты мой, — сказала она наконец, отпихнув его. Чары рассеялись. — Пусти-ка, мне надо пописать.
Фред смотрел, как она вылезает из кровати. Евангелины все маленькие и худенькие, особенно по сравнению с дженни, узкобедрые и плоскогрудые по сравнению с лулу, но в койке с Мэри никто не сравнится. Когда они занимались любовью, Фред просил ее не закрывать своих пуделиных глаз, заново изумлявшихся каждой ласке.
Она ушла в ванную, а Фред лег и стал смотреть скоп с Шелли. Подруга Мэри была женой Рейли, и они все собирались по средам. В скопе что-то зашевелилось. Открылась дверь, и на террасу вышли еще двое евангелин — смена. Все четверо сели за круглый садовый столик чуть поодаль от несчастной мар Цзю.
— Ей даже руки сгибать тяжело, — говорила одна.
— И слова выговаривать, — сказала другая.
— Жевать для нее почти непосильный труд.
Фред посмотрел, сколько времени. Если Шелли сядет на поезд в течение часа, то поспеет на церемонию вовремя, даже если Рейли не придет.
Он вышел в гостиную, встал перед оконной стеной. Окно было не настоящее (от ближайшей внешней стены их квартиру отделяло добрых полкилометра), но проецировало в реальном времени вид из окон квартиры-люкс в том же самом стволе. Солнце опускалось за гребень О'Хара на стороне Иллинойса. Фред стер пейзаж и вызвал телефонную рамку.
