В то же самое время сейчас я ощущал потребность оказаться где угодно, только не на даче. Здесь мысли о Моне неотступно преследовали меня, заставляя бесцельно бродить по всему дому: из кухни в гостиную, оттуда в кабинет и снова на кухню. Я убеждал себя, что если в физическом смысле отстранюсь от места убийства, то это позволит мне снова стать хозяином собственных дум. Если же и это не поможет, то столичные впечатления, по крайней мере, позволят мне хоть немного развеяться.
Я привык самым тщательным образом планировать все мероприятия во время своих ежегодных вылазок на ярмарку — так, чтобы поездки укладывались в кратчайшие сроки. В этом году в списке значились встречи с издателем, несколько интервью, трижды я должен был подписывать свои книги на ярмарке и один раз — публично читать отрывки из нового романа. Кроме того, я выкроил время для визита к родителям, а один вечер зарезервировал для посещения лучшего — и единственного — друга Бьярне. Теперь к этому добавлялось еще и свидание с Вернером.
Все это означало, что придется сделать телефонный звонок в отель, чтобы продлить предварительный заказ номера. С момента переезда я, по сложившейся традиции, всегда пользовался услугами одной и той же гостиницы — отеля «Мариеборг» в районе улицы Вестербро. При желании я вполне мог остановиться в доме родителей или же у Бьярне, где мне, разумеется, с радостью предоставили бы отдельную комнату. Тем не менее я предпочитал по вечерам возвращаться в свою собственную берлогу, и гостиница, расположенная в тихом переулке, была с этой точки зрения идеальным вариантом. Персонал меня знал, я всегда получал в свое распоряжение один и тот же номер, здесь ко мне проявляли вежливый интерес без тени назойливости. Уважительное отношение ко мне служащих отчасти объяснялось тем, что я сделал «Мариеборг» местом убийства коррумпированного комиссара полиции обманутой им проституткой в своем триллере «Что посеешь». В книге преступление происходит в сто втором номере — том самом, где я привык останавливаться. Владелец отеля даже повесил на двери этой комнаты небольшую табличку, на которой упоминаются преступление и мое имя, а в выдвижном ящике ночного столика наряду с Библией постоянно хранится экземпляр романа.
Когда я позвонил в гостиницу, выяснилось, что на этот раз поселиться в сто втором номере мне не удастся. Комната была сдана уже неделю тому назад, и бронь продлили еще на несколько дней. Это известие настолько меня раздосадовало, что я набросился на несчастную девушку на другом конце телефонной линии. В сильнейшем раздражении я попытался объяснить ей, что всегда останавливаюсь в этом номере и зарезервировал его еще две недели назад. Она рассыпалась в извинениях и заявила, что в их системе предварительных заказов нет никаких сведений о бронировании данного номера. По ее словам, в качестве компенсации гостиница готова продлить срок пребывания на требуемые мной сутки бесплатно. Тем не менее моего настроения это не улучшило.
Встреча с Вернером была намечена на среду в ресторане отеля. Я понимал, что должен буду выложить ему всю правду о своих взаимоотношениях с Моной Вайс, если он до тех пор не разнюхает все самостоятельно. При этом я собирался изложить и свою версию произошедшего. Проблема заключалась лишь в том, что никакой собственной версии на этот счет у меня не было.
Поскольку спать я все равно не мог, то решил сосредоточиться и направить все свои умственные способности на поиск разгадки. Я постарался подойти к ситуации так, будто это был один из моих собственных романов. Мои произведения нередко строятся вокруг одного центрального убийства, которое является по форме преступлением столь омерзительным, что воспоминания о нем сохраняются у читателей надолго. И лишь хорошенько продумав именно эту сцену, я начинаю работать над прочими моментами, составляющими содержание книги, и создавать образы персонажей. Здесь же, несмотря на то что убийство также уже произошло, работа над содержанием и характерами представляла собой нечто совершенно иное. Мне предстояло начать с самого начала, изобрести новый сюжет на основе прежних исходных данных.
Уже вскоре мне стало ясно, что моя собственная фигура занимает одно из первых мест в списке главных действующих лиц данной трагедии. Вопрос состоял лишь в том, какова роль, отведенная убийцей лично мне. Кем я окажусь в итоге — маэстро, чьему примеру следует ученик, обыкновенным козлом отпущения или же смышленым детективом, ухитрившимся распутать мудреную головоломку?
Мысль о том, что созданные моим воображением убийства могут вдохновить кого-то на собственное преступление, не была для меня чем-то новым. В бесчисленных интервью, которые мне приходилось давать, постоянно всплывал один и тот же вопрос: «А не боишься ли ты, что описанное тобой может подтолкнуть кого-нибудь воплотить всю эту мерзость в действительность?»
Я всегда достаточно скромно оценивал собственное творчество и исходил из того, что все «мои» убийства в такой степени являются неотъемлемой частью рассказываемой мной истории, что их реконструкция была бы весьма затруднительна и в высшей степени бессмысленна. Все преступления я щедро одаривал целым рядом достаточно экзотических жутких деталей. Это должно было служить их отличительной чертой, своего рода моим авторским знаком, чтобы любой читатель мог безошибочно распознать, что имеет дело с одним из творений Фёнса. Кроме того, при совершении такого убийства пришлось бы преодолевать множество затруднений чисто физического характера. Чтобы совершить его в бухте Гиллелайе, убийца, прежде всего, должен был иметь доступ к лодкам. Далее, следовало устроить так, чтобы использовавшееся им снаряжение для подводного плавания невозможно было отследить. И наконец, само преступление было совершено в районе, где постоянно, несмотря на время года, снуют различного рода лодки и суденышки. Жертву следовало обнаружить, похитить, довести до нужного состояния и умертвить до того, как ее кто-либо хватится. Для этого требуется время, а также тщательная подготовка, и при этом не должна быть упущена ни одна мелочь.
В книгах все это не составляет особого труда. Читатель, как правило, бывает настолько захвачен разворачивающейся историей, что в отношении него действуют совсем иные правила, нежели в отношении трезво мыслящего человека. События имеют для него какой-либо смысл, только если они вписываются в рамки сюжета. Увлеченному интригой человеку представляется вполне правдоподобной такая предусмотрительность злодея, которая позволяет ему раз за разом выходить невредимым из самых сложных передряг. При этом преступник успевает проделать еще массу подготовительных действий, необходимых ему для совершения самого преступления.
Разумеется, журналистам я говорил совсем не это. При ответе на этот вопрос я, как правило, пускался в пространные рассуждения о том, что в разные времена о культуре говорили как о факторе, пробуждающем в человеке нечто новое. Когда-то даже комиксы считали явлением опасным, морально разлагающим. Затем настал черед кинофильмов, видеофильмов, ролевых, а позже и компьютерных игр. Я считал, что если человек совершает убийство, то повинна в этом не дурная книга, а низменные качества натуры этого человека. Убийство будет совершено вне зависимости от того, прочтет он данную книгу или нет.
Данный аргумент не только заставлял умолкнуть назойливых журналистов — я и сам свято верил в это.
