В деле Ремера речь шла о мошенничестве высшей пробы — массовом банкротстве фирм. Главное действующее лицо, Отто Ремера, обвиняли в том, что на протяжении ряда лет он обанкротил не менее ста пятидесяти компаний. Разумеется, с точки зрения морали такие действия были более чем предосудительны; что же касается вопроса об их противозаконности, здесь возникали большие сомнения. Рассмотрение дела продолжалось уже три года, и среди тех, кто был вовлечен в эту работу, в ходу была шутка, что количество информации и сложностей достигло такой критической массы, что дело превратилось в самостоятельный разумный организм, живущий своей собственной жизнью.
Материалы процесса составляли уже целый самостоятельный архив, а для постоянно меняющихся адвокатов был даже выделен специальный кабинет, где во время работы их никто не мог потревожить. Дело это было из категории «пан или пропал», и до сих пор все занимавшиеся им юристы терпели поражение за поражением. Зато при удачном исходе можно было почти с полной уверенностью предсказать, что победитель станет одним из совладельцев адвокатской конторы. По крайней мере, таковы были слухи, ходившие среди товарищей Йона по сословию.
Трудность работы над делом вовсе не исчерпывалась огромным количеством информации и сложностей. Говорили, что сам клиент, Отто Ремер, был сущим наказанием. Многие юристы были сами вынуждены отказаться от продолжения сотрудничества с ним, поскольку Ремер на дух не переносил адвокатов и наотрез отказывался предоставлять им какую-либо документацию по своим сделкам. Он держался так, будто его абсолютно не волнует серьезность собственного положения, и не отказывал себе в удовольствии отправиться куда-нибудь в горы кататься на лыжах или же предпринимал деловые поездки в самые ответственные моменты процесса.
Воздух после недавнего дождя был все еще прохладным и напитанным влагой, и Йон в своем тонком пиджаке зябко поежился. Из здания суда вышли покурить двое мужчин в рубашках с короткими рукавами. Поднеся язычки пламени к сигаретам, они принялись жадно затягиваться, беспрестанно топчась на месте, чтобы не замерзнуть.
Внезапно раздался звонок мобильного телефона, и Йон машинально сунул руку во внутренний карман. Оказалось, впрочем, что звонил не его телефон, тем не менее Йон обнаружил, что в течение первой половины дня кто-то трижды пытался дозвониться до него с одного и того же номера. Не глядя на клавиши, он привычно набрал комбинацию цифр, чтобы включить автоответчик.
С все возрастающим удивлением он прослушал оставленное сообщение. Это был служащий уголовной полиции по фамилии Ольсен, который деловитым тоном сообщал, что звонит по поводу отца Йона, Луки Кампелли. Йон нахмурился. Он, разумеется, привык к тому, что ему звонят из полиции, но даже подумать не мог, что один из звонков будет связан с его отцом.
В тот самый момент, когда он уже собирался перезвонить, из дверей зала судебных заседаний вышел служащий суда и пригласил его внутрь. Голосование присяжных окончилось, и вердикт был готов.
Решение суда, прозвучавшее в наполовину опустевшем зале, было, в общем-то, вполне ожидаемым: дело против Мухаммеда прекращалось за отсутствием состава преступления и все обвинения автоматически снимались. Те из друзей Мухаммеда, кто еще оставались в зале, встретили решение присяжных ликующими возгласами, а сам подзащитный принялся энергично пожимать руку Йона.
— Отличная работа, законник! — с видимым удовольствием произнес он.
Йон улыбнулся в ответ и едва заметным кивком поблагодарил восторженную публику.
— Обратно тебя подвезти или будешь праздновать со своими болельщиками?
— Раз уж ты решил не оставаться, то и я, пожалуй, поеду, — ответил Мухаммед. — Мы ведь рабочие лошадки, и никто за нас трудиться не будет.
В то время как Йон убирал в портфель разложенные бумаги, к его столу подходили с поздравлениями многочисленные коллеги и знакомые, и ему пришлось отклонить несколько приглашений на обед. Как правило, после выигранного процесса он сам приглашал друзей на обед, однако сегодня он не чувствовал обычного в таких случаях прилива энергии. Беседа с совладельцем фирмы произвела на него довольно странное впечатление, и его нынешнее состояние меньше всего располагало к празднованию.
Мухаммед, по-видимому, понял это, когда, уже сидя в машине, шутливо толкнул Йона в плечо со словами:
— Ну что, с победой?!
— Да-да, извини, — пробормотал в ответ Йон и слабо улыбнулся. — Я что-то немного устал.
Вероятно, удовлетворившись таким объяснением, Мухаммед начал рассуждать по поводу предстоящей подачи иска о возмещении ущерба. Он прикидывал, какие суммы потребовать за испорченную входную дверь и разбитую бровь, а также подлежит ли денежной компенсации урон, нанесенный этим случаем его доселе незапятнанной репутации в квартале.
Сосредоточившись на том, чтобы как можно скорее добраться до Нёрребро, Йон отделывался короткими замечаниями. Когда они были уже почти на месте, неожиданно ожил мобильный телефон Йона, и он, надев гарнитуру, ответил на звонок. Это был все тот же следователь Ольсен, который, наскоро представившись, сразу же перешел к сути того, почему он связался с господином Кампелли. Слушая его монотонный голос, Йон время от времени вставлял скупые междометия, по большей части для того, чтобы звонивший не подумал, будто связь прервалась.
Когда разговор окончился, Йон снял наушники, и с губ его сорвался тяжкий вздох.
— Очередной поклонник таланта? — с иронией поинтересовался Мухаммед, скосив глаза на водителя.
Йон покачал головой:
— Я бы так не сказал. Мой отец умер.
3
Луку хоронили на Новом кладбище.
[10]
Всю свою жизнь этот человек провел среди книг величайших датских писателей, и вот теперь место его последнего упокоения оказалось в окружении их могил.
У дверей часовни на площадке, усыпанной мелким серым гравием, прибывший в последний момент Йон увидел заметно нервничавшего, переминавшегося с ноги на ногу человека, который, по всей видимости, его поджидал. Йон сразу же его узнал. Это был Иверсен — многолетний помощник отца в «Libri di Luca». Несколько дней назад они беседовали по телефону. Именно Иверсен обнаружил умершего от остановки сердца Луку в магазине тем самым утром, и именно он взял на себя улаживание всех практических вопросов, связанных с организацией похорон. Он привык решать все проблемы самостоятельно, и делал это даже, если можно так выразиться, охотно.
Бывая в букинистической лавке отца в детстве, Йону всегда удавалось уговорить Иверсена почитать ему что-нибудь интересное, — у Луки вечно не хватало на это времени или же он бывал в отъезде. За последние пятнадцать лет волосы Иверсена стали еще белее, щеки — полнее, а стекла очков — толще, однако, когда Йон торопливым шагом с папкой под мышкой приблизился к поджидавшему его пожилому человеку, его встретила все та же знакомая ласковая улыбка.
