– Уже в лаборатории.
По содержанию железа в почве можно определить, сколько крови впиталось в землю. Если жертве перерезали горло на месте обнаружения трупа, то концентрация железа окажется высокой. Если нет, то рану нанесли либо после смерти, либо женщину убили где-то еще, а тело бросили здесь.
– Что с насекомыми? – спросил я.
– Мы, знаете ли, не в первый раз это проделываем...
– Знаю. Просто хочу выяснить, как далеко вы продвинулись.
Полицейский преувеличенно тяжко вздохнул.
– Да, образцы насекомых собраны.
– И что выяснилось?
– Их по-научному называют «личинки».
Фырканье и сдавленные смешки. Я вскинул взгляд.
– А куколки?
– В смысле?
– Какой у них окрас? Бледные? Темные? Спущенные коконы находили?
Полицейский заморгал, вдруг помрачнев. Смех прекратился.
– Жуки? Много было жуков на теле?
Он на меня уставился, будто увидел ненормального.
– Слушайте, это вам не урок биологии, а расследование убийства!
Ясно. Старая полицейская косточка. Воспитанники современной школы ревностно изучают новые методики, готовы перенять любой опыт – лишь бы помогло делу. Но остаются и такие, кто сопротивляется всему, что не укладывается в их расписанные сто лет назад правила существования. Не раз и не два доводилось мне с ними сталкиваться. Похоже, из таких здесь собрали целый заповедник.
Я обернулся к Маккензи.
– У разных насекомых разные циклы развития. Эти личинки – вот они, видите? – в основном от мясных мух. Мухи трупные и падальные зеленые. При наличии открытых ран можно ожидать, что насекомые прилетят к телу немедленно. Они начинают откладывать яйца в течение часа, если стоит светлое время суток.
Пошарив кругом, я подобрал одну неподвижную личинку и положил ее на ладонь.
– Вот эта скоро окуклится. Чем старше личинка, тем она темнее. Судя по внешнему виду, я бы сказал, что этому экземпляру дней семь-восемь. Я не вижу вокруг никаких коконных фрагментов, а это означает, что куколки еще не выводились. Полный цикл развития мясной мухи занимает четырнадцать суток – стало быть, труп находился здесь более короткое время.
Я выкинул личинку обратно в траву. Остальные полицейские прислушивались, бросив работать.
– Итак, исходя из общего характера деятельности насекомых, мы имеем дело с интервалом где-то между одной и двумя неделями с момента смерти. Я полагаю, вы знаете, что это такое? – И я показал пальцем на следы желтовато-белесой массы, прилипшей к некоторым травинкам.
– Побочный продукт разложения, – холодно ответил полицейский.
– Правильно, – сказал я. – Это липоцера, она же трупный воск. По сути, это мыло, образованное жирными кислотами мягких тканей при разложении мускульного белка. Сильно повышает щелочность почвы, что, собственно говоря, и является причиной гибели мелкой растительности. И если вы внимательно посмотрите на эти белые комочки, то увидите, что они хрупкие и рассыпчатые. Это свидетельствует о довольно быстром процессе разложения, потому как в противном случае липоцера была бы эластичнее. Что согласуется с картиной обнаружения трупа, пролежавшего на воздухе в жаркую погоду, да еще со множеством открытых ран, куда свободно могут проникать бактерии. С другой стороны, липоцеры не так много, что опять-таки согласуется с предположением, что с момента смерти прошло менее двух недель.
Вокруг стояла полная тишина.
– Насколько меньше? – наконец подал голос Маккензи.
– Без дополнительной информации сказать невозможно. – Я посмотрел на хиреющие растения и пожал плечами. – Навскидку, даже с учетом быстрых темпов разложения, я бы дал девять, может быть, десять дней. Если бы дольше, то в такую жару уже наступила бы полная скелетонизация.
Разговаривая, я продолжал взглядом обшаривать мертвую траву, пытаясь отыскать то, что – как я надеялся – могло здесь находиться.
– Как был сориентирован труп? – обратился я к полицейскому.
– Сориен... Чего?
– Голова куда смотрела?
Насупившись, полисмен показал пальцем. Перед глазами всплыли снимки, я представил, как были вытянуты над головой руки, и стал осматривать землю в том месте. Того, что я искал, в траве не нашлось, поэтому я начал разворачивать спираль поиска, осторожно раздвигая пальцами травяные стебли и разглядывая то, что находится возле корней.
Я уже стал подумывать, что ничего нет, что какое-то трупоядное животное меня опередило, когда в глаза бросился искомый предмет.
– Попрошу пакет для вещдоков.
Дождавшись пакета, я сунул руку в траву и осторожно выудил иссохший, сморщенный лоскут коричневого цвета.
– Это что? – спросил Маккензи, по-журавлиному вытянув шею.
– Примерно через неделю после смерти начинается так называемая пелолапсия. Соскальзывание эпидермиса, если угодно. Вот почему кожа у трупа выглядит такой сморщенной, будто не по размеру. Особенно на руках. В конечном итоге кожица сходит полностью, как перчатка. Очень часто таким вещам не придают значения, поскольку люди не знают, что это такое, и принимают за пожухлую листву.
Я выставил на обозрение прозрачный пакет с клочком телесной ткани, похожим на пергамент.
– Вы говорили, что хотите обнаружить отпечатки пальцев?
Маккензи даже отпрянул.
– Шутите?!
– Нет. Не знаю, с какой это кисти – правой или левой, но вторая «перчатка» должна быть где-то рядом, если только не досталась животным. Так что дальнейший поиск оставляю в ваших надежных руках.
Один из полицейских фыркнул.
– И как прикажете снимать с него отпечатки? – язвительно спросил он. – Да вы сами посмотрите! Шелуха какая-то, да и только!
– О, здесь все просто, – меланхолично возразил я, начиная даже испытывать некое удовольствие. – Куриный суп из пакетика знаете? Как говорится, «только добавь воды» – и вуаля! – Ответом был тупой взгляд. – Короче, оставьте лоскут на ночь в воде. Он набухнет, и вы сможете натянуть его на руку. Так что гарантирую вполне приличный набор «пальчиков» для анализа.
Я вручил ему пакет.
– Да, кстати. На вашем месте я бы привлек кого-нибудь с ладонью поизящней. И пусть заранее наденут хирургические перчатки.
Оставив полицейского разглядывать трофей, я нырнул под ленту и вышел из круга. Начинало сказываться реактивное состояние. Я сбросил комбинезон и защитные бахилы, радуясь свободе.
Пока я сминал спецодежду в комок, подошел Маккензи. Он задумчиво качал головой.
– Да-а, правду говорят: век живи, век учись... Где это вы так наловчились?
– В Штатах. Провел пару лет в судебно-антропологическом центре Теннесси. На «трупоферме», как его неофициально именуют. Единственное место в мире, где процессы разложения изучают на настоящих человеческих трупах. Сколько это занимает при различных условиях, какие факторы влияют и так далее... ФБР там обучает своих агентов технике обработки места преступления. – Я кивнул в сторону полицейского, раздраженно раздававшего указания остальным сотрудникам. – Нам бы, наверное, тоже не помешало такое заведение.
