По крайней мере так я себе говорил.
С Дженни мы встречались регулярно. Как-то вечером съездили в Хорнинг, поужинать при свечах в ресторане, где столики накрыты белоснежными накрахмаленными скатертями, а карта вин позволяет выбирать не только между красным и белым. Уже сейчас казалось, будто мы знакомы много лет, а не дней. Может, частично и оттого, что каждый из нас пережил свою боль. Мы оба узнали ту сторону жизни, которая незнакома большинству людей; открыли, сколь тонкой является та грань, что отделяет повседневность от трагедии. Это знание связывало нас неким общим, недоступным для других языком, на котором почти не говорят, да только он все равно незримо присутствует в беседах. Как-то само собой стало ясно, что ей можно рассказать про Кару и Алису и про мою судмедэкспертную работу, что я вел с подачи Маккензи. Дженни выслушала не перебивая и на секунду коснулась моей руки, когда я закончил.
– Я думаю, вы поступаете правильно, – сказала она и, чуть-чуть выдержав паузу, быстро убрала руку. После этого, уже без неловкости или смущения, мы стали обсуждать и другие вещи.
Только по дороге домой появилось облачко напряженности. Чем ближе подъезжали мы к Манхэму, тем больше Дженни уходила в себя. Разговор, поначалу столь непринужденный, потерял свою естественность, потом иссяк полностью.
– Все в порядке? – спросил я, притормаживая возле ее дома.
Она кивнула, но как-то слишком быстро.
– Ну... спокойной ночи, – торопливо сказала Дженни, открывая дверцу. Впрочем, прежде чем выйти, она заколебалась. – Извините. Вы не сердитесь... просто я не хочу подгонять события...
Я тупо кивнул.
– Нет, не в этом смысле... Я не то чтобы против... – Дженни глубоко вздохнула. – Только еще слишком рано, хорошо? – Она неловко улыбнулась. – Еще рано.
Не успел я ответить, как она нагнулась и скользнула губами по моей щеке, после чего убежала в дом. Я сидел затаив дыхание, ощущая приподнятость, перемешанную с чувством вины.
Слова ее, однако, запали в душу еще по одной причине. «Еще рано». Тот же самый ответ, что я услышал от Линды Йейтс, когда спросил, не видела л и она снов с Лин Меткалф. Как-то после обеда, во время «затишья», когда все поджидали очередных событий, я встретил Линду на главной улице поселка. С озабоченным выражением на лице она куда-то торопилась по своим делам и не замечала меня до самого последнего момента. Увидев же, застыла как вкопанная.
– Здравствуйте, Линда. Как ребятишки? – спросил я.
– Нормально.
Я уже было пошел дальше, как она окликнула меня:
– Доктор Хантер...
Пока я молча ожидал продолжения, Линда быстро оглядела улицу и, убедившись, что нас никто не услышит, сказала:
– Э-э... а полиция... вы еще им помогаете? Помните, вы говорили?
– Да, время от времени.
– Что-то нашли? – вылетело у нее.
– Послушайте, Линда, вы же знаете, что я ничего не могу вам сказать.
– Но они еще не нашли ее? Ну, вы понимаете. Лин Меткалф?
Какова бы ни была причина, я видел, что эти вопросы не от праздного любопытства. Возбужденность просто бросалась в глаза.
– Насколько я знаю, нет.
Она кивнула, хотя взволнованности не поубавилось.
– А что? – спросил я, уже начиная догадываться.
– Да нет, ничего. Просто хотела узнать, – торопливо пробормотала она на ходу.
Я обеспокоенно посмотрел ей вслед. Создавалось тягостное впечатление, что Линда искала скорее не новостей, а некоего подтверждения. И мне не надо лишний раз объяснять почему. Вслед за Салли Палмер в снах Линды наконец-то появилась и Лин Меткалф.
Впрочем, я тут же постарался отбросить эту мысль. Если я начинаю верить в предчувствия или искать смысл в сновидениях – в своих ли, чужих, – значит, я слишком долго живу в Манхэме. Вообще-то основания для благодушия имелись. В последнее время мой сон ничем не нарушался, а открыв глаза по утрам, я думал лишь про Дженни и собственное будущее. Словно вынырнул со дна, где провел так много времени. Пусть я эгоист, но в такой ситуации трудно не стать оптимистом, даже наперекор всему.
А к концу недели вялая текучка прервалась. По зубам удалось выяснить личность убитого молодого человека: двадцатидвухлетний Алан Радклиф, аспирант-эколог из Кента, пропавший без вести лет пять назад. Он приезжал в район Манхэма для обследования почвы, в часть которой сам и превратился в один злосчастный день. Когда обнародовали фото, кое-кто из жителей смог даже его припомнить: симпатичный парень с заразительно веселой улыбкой. За те недели, что он прожил в палатке на наших болотах, Алан стал хорошо известен в поселке, скрасив жизнь кое-кому из деревенских девчонок. А после этого он уехал.
Да только никуда так и не добрался.
На эту новость Манхэм отреагировал почти без комментариев. Сейчас, с учетом личности убитого и его связи со здешними краями, уже не требовалось провозглашать очевидного: местонахождение могилы нельзя считать простым совпадением. Поселок больше не мог прикидываться, будто чист от грехов, на которые костлявым пальцем указывал этот скелет из прошлого.
Сей неожиданный удар затмил все прежние события. А затем, пока люди еще только переваривали эту горькую правду, пришла уже совсем ошарашивающая новость.
Я только-только собирался начать дневной прием, как зазвонил телефон. С Маккензи мы беседовали лишь накануне, после установления личности погибшего аспиранта, и то обстоятельство, что я подумал, будто звонок связан именно с ним, говорит, до какой степени я позволил себе расслабиться. Даже когда Маккензи потребовал, чтобы я приехал немедленно, в голове не сработал ни один логический контур.
– У меня вот-вот начнется прием, – пожаловался я, ухом прижимая трубку к плечу и заполняя рецептурный лист. – Обождать никак нельзя?
– Нет! – рявкнул инспектор, да так, что я тут же прекратил писать. – Вы нужны здесь немедленно, доктор Хантер. Как можно скорее, – добавил он, смягчившись. Наверное, из вежливости. Впрочем, было ясно, что прямо сейчас ему не до политеса.
– Что случилось?
Пауза. Надо полагать, он взвешивал, сколько можно сказать по телефону.
– Мы ее нашли, – сказал Маккензи.
* * *
Насчитывается порядка ста тысяч разновидностей мух. У каждого вида – своя форма, размер, цикл развития. Мясные мухи, среди которых наиболее известны трупные и падальные зеленые, относятся к семейству Calliphoridae. Они размножаются на гниющих органических останках. На испорченных продуктах питания, экскрементах, мертвечине. Почти на чем угодно. Большинство людей не понимают, чем могут быть полезны такие мухи. Ведь они – вездесущие, назойливые разносчики заразы, с одинаковой охотой поедающие как свежий помет, так и гастрономические деликатесы, да еще неоднократно отрыгивая полупереваренную пищу по ходу дела.
