Джейми Фурнье скорбел в одиночестве. Его близость с Никки была слишком короткой, чтобы осиротевшие родители девушки могли воспринять его в качестве члена своей семьи, и когда те прибыли в Лондон для опознания трупа, то чувствовали себя при встрече с Джейми крайне неловко. Они не могли разделить свое горе с незнакомцем, пусть и утверждавшим, что он любил их дочь.
Однако постепенно все вернулось на круги своя, правда, сама атмосфера школы изменилась кардинально и бесповоротно. Но все так или иначе утряслось — не для всех участников трагедии с одинаковым успехом, но, главное, утряслось.
* * *
Айзенменгер понимал, что ему не следовало бы встречаться с Еленой Флеминг, и не мог сам себе внятно объяснить, почему все-таки пошел на эту встречу. Он много раз порывался позвонить ей и под каким-нибудь предлогом отказаться, но всякий раз передумывал; в результате ровно в половине шестого он стоял напротив ее конторы.
Он не отменил встречу по двум причинам, из которых первой и предельно очевидной являлось простое любопытство, вторая же была куда более глубокой. Во всяком случае, он желал бы прочитать заключение Сайденхема, хотя и подозревал, что оно окажется столь же плохо продуманным, сколь отвратительно составленным. В глубине души сомневаясь в виновности Билрота, Айзенменгер надеялся, что результаты проведенного Сайденхемом вскрытия эти сомнения развеют. Или, наоборот, укрепят.
Доктор Айзенменгер убеждал себя, что им движет исключительно академический интерес.
Таким образом, он решился на эту встречу и теперь топтался в темноте под моросящим дождем перед входом в контору Елены Флеминг. Дверь была заперта, но рядом с ней Айзенменгер обнаружил переговорное устройство со звонком. Ему ответил голос Елены, и он тут же был впущен в плохо освещенную приемную, оформленную в пастельных тонах. Окна прикрывали металлические жалюзи; повсюду в беспорядке были расставлены грубо обитые и очень неудобные кресла и пальмы в кадках.
В дальнем конце комнаты открылась дверь, и из нее вышла женщина с коротко остриженными рыжими волосами. Она широко улыбалась, и даже на расстоянии Айзенменгер заметил блеск ее ярко-зеленых глаз. Елена была в элегантном темно-зеленом костюме с плечиками и короткой юбке.
— Доктор Айзенменгер?
Она приблизилась неторопливой, но уверенной походкой и протянула доктору маленькую ладонь. Рукопожатие ее оказалось на удивление крепким. Кольца на пальцах мисс Флеминг отсутствовали.
— Спасибо, что пришли.
— Не стоит благодарности, — отозвался он и, кивнув на пустой офис, добавил: — Вы работаете допоздна.
Улыбка ее стала еще шире.
— Вечер — это лучшее время для работы. И еще раннее утро. К тому же только в эти часы и можно спокойно поговорить с посетителями.
С этими словами Елена повела доктора в дальнюю комнату. Она оказалась примерно такой же, что и первая, только поменьше. Айзенменгер опустился в одно из двух полотняных кресел, стоявших возле письменного стола. Вокруг строгого ковра голубовато-стального цвета высились прислоненные к стене и грозившие в любой момент обвалиться кипы папок.
— Кофе? Чай?
Он отказался и от того, и от другого, и мисс Флеминг, взяв карандаш, держала его теперь пальцами обеих рук, поставив локти на стол. Вооружившись этим амулетом, она произнесла:
— Для начала я хотела бы рассказать вам всю предысторию.
— Вы знаете, меня несколько удивляет, что этим делом заинтересовалась адвокатская контора.
— Потому что оно считается закрытым?
— А разве не так?
— Билрот мертв, но это не доказывает, что именно он убил Никки Экснер, — ответила она.
— Насколько мне известно, насильником и убийцей считают его. Разве полиция рассматривает какие-то иные кандидатуры?
Казалось, Елене внезапно надоели эти разговоры вокруг да около, и она устало произнесла:
— Меня наняли родители Тима Билрота, чтобы расследовать справедливость выдвинутого против него обвинения. Дополнительная задача — определить возможность выдвижения иска против полиции в связи с ее халатностью.
Смерть подозреваемого в участке неизбежно порождала претензии к полиции.
— А она имела место? Халатность, я имею в виду.
Уловив в вопросе доктора нотку скептицизма, Елена Флеминг повела себя осторожнее. На ее лице Айзенменгер прочел готовность вступить в спор.
— Можно сказать, что была по определению. Он ведь умер не естественной смертью.
— Но мне кажется, никто не мог предвидеть, насколько далеко он зайдет.
— К счастью, — улыбнулась она, — мы можем не беспокоиться насчет того, что вам кажется.
Айзенменгер хотел ответить ей в том же духе, но не решился, поскольку все еще не понимал до конца, ведут ли с ним хитрую игру или же говорят серьезно. Тем временем Елена добавила:
— Известно, что Тим Билрот злоупотреблял героином. Он был арестован и допрошен по подозрению в изнасиловании и зверском убийстве. Естественно было предположить, что он на тот момент находился отнюдь не в безмятежном настроении и к тому же, возможно, страдал от ломки. По мнению его родителей, полицейские вполне могли ожидать, что вместе эти два фактора могут навести его на мысль о самоубийстве. Его должен был по меньшей мере осмотреть полицейский врач. Этого сделано не было.
Может быть, и так, но самому Айзенменгеру слишком часто приходилось выслушивать жалобы, чтобы бросать теперь камни в полицию только на основании адвокатских исков. Он по собственному горькому опыту знал, что юристы всегда смотрят на вещи ретроспективно и выискивают ошибки, совершенные не столько по вине человека, сколько из-за неблагоприятного стечения обстоятельств. Тем не менее они заставляют платить за ошибку — и не одними деньгами, но и потерей репутации, уверенности в себе, здоровья.
— Вы хотели, чтобы я просмотрел заключение о вскрытии, — напомнил он.
На столе мисс Флеминг царил полнейший хаос. Было похоже, что три отдельные стопки папок слились в одну большую кучу. Наконец ей удалось откопать среди них то, что она искала, — обтянутую кожей картонную папку. Елена открыла ее и вытащила тонкий листок бумаги.
— Я сделаю для вас копию.
Она прошла мимо Айзенменгера, окутав его облаком духов. Он старался не смотреть на ноги женщины, но, очевидно, старался не слишком усердно, потому что успел заметить: они красивые и хорошо справляются с задачей поддержания симпатичного туловища. Сквозь открытую дверь позади него он услышал жужжание ксерокса. В этот момент он почему-то подумал, что запах духов Елены Флеминг ему нравится. Возможно, стоит простить ей ее адвокатские штучки.
Неожиданно жужжание за спиной Айзенменгера смолкло, и он едва ли не кожей ощутил установившуюся тишину. На столе Елены он заметил фотографию двоих мальчиков лет шести, свесивших ноги с толстого разветвляющегося сука дерева. Устройство в соседней комнате опять начало ритмично жужжать, но тут же вновь остановилось.
