Около семи Энди нашла гостиницу на одной улице с «Вторым шансом». Обветшавшее одноэтажное строение с неизменной вывеской, провозглашавшей «МЕСТА ЕСТЬ». Расценки на номера были вывешены прямо на дверях. За месяц. За неделю. За ночь. За час. Именно в таком месте Кира Уайтхук и должна была бы остановиться. Энди шагнула внутрь.
В вестибюле оказалось тепло, но пахло старой пылью. За стойкой портье сидел латиноамериканец средних лет и читал газету. Он не поднял головы. Немного в стороне бойко шел обычный вечерний бизнес. К стене прислонилась молодая – не больше девятнадцати лет – индеанка. Пуговицы рубашки были расстегнуты гораздо ниже груди. Ее лапали трое мужчин. Энди слышала, как они пререкаются.
– Эй-эй, – сказала девушка, – не все трое разом.
– Ой-ёй, да брось, сучка.
– Совсем обалдели. По одному.
– Я добавлю еще яйцо, – сказал один, имея в виду наркотики.
Приятель схватил его за промежность:
– Я дам два яйца.
Засмеялись все, даже девушка. Происходящее напоминало торг в магазине. В этой части города все шло на продажу. Ко всему можно было прицениться.
Портье поднял голову:
– Что там такое?
– А? – ответила Энди.
Глядя мимо нее, портье повысил голос:
– Я обращаюсь к этим придуркам. Ребята, нужна вам комната или нет?
Ответил лысый:
– Мы работаем над этим, ладно? Я уже почти уговорил Здорово-берет-в-рот переменить имя на Трахается-с-тремя-разом.
Все снова засмеялись. Портье сказал:
– Давайте не в вестибюле, мужики.
По-прежнему смеясь, мужчина шагнул к стойке и открыл бумажник.
Энди отступила и ждала, наблюдая за индеанкой. Глаза девушки остекленели. Рот приоткрыт, словно у нее не хватало сил держать его закрытым. Один из мужчин поднес к носу девушки тряпку. Она понюхала, и ее повело. Высокий сунул руку ей под рубашку, лаская мягкий молодой живот. Это были грязные руки, огрубевшие от работы в поле. Но девушка не отстранялась. Ей было плевать на все. Она ничего не чувствовала. Что бы индеанка ни вдохнула, это сделало ее ночь сносной, а жизнь терпимой.
– Эй, бездельники, – сказал портье, – есть хоть у одного из вас пять баксов?
Энди слушала, как мужики спорят, набирая в складчину денег, чтобы хватило на комнату и проститутку. Взгляд ее, однако, не отрывался от девушки.
Тягостное зрелище. Энди было жаль ее и одновременно жаль себя. Ей вспомнились слова старухи из магазина одежды – что-то насчет того, что все вы – в смысле индейцы, – если работаете, то берете за труд недорого. Энди никогда не признавала предрассудков и нелепых теорий, будто преступления, безработица, а также масса других социальных зол просто часть индейской культуры. И в то же время она почти ничего не знала о традициях и ценностях своего – по крайней мере наполовину – народа. Девять лет в приюте научили ее только выживанию, а приличная белая семья, в конце концов удочерившая Энди, воспитывала девочку как родную – с лучшими намерениями и не придавая значения ее происхождению. Энди только слышала, что ее отец был белым, а мать – коренной американкой, но даже не знала, из какого племени.
Как ни странно, Хеннинг никогда не интересовалась прошлым. Это всегда озадачивало ее бывшего жениха. Однажды они говорили о том, чтобы завести детей, и Рик напрямую спросил: думала ли Энди когда-нибудь о своей настоящей матери?
– Иногда, – ответила она.
– А пыталась ее найти? – снова задал вопрос Рик.
– Нет.
– Почему же?
Энди на секунду задумалась.
– Просто из уважения.
– Уважения к кому?
– К приемным родителям. Мне кажется, их обидело бы, если б я начала искать своих биологических родителей.
Рик усмехнулся:
– Глупо. Неужто их чувства для тебя важнее всего?
– Просто это не важно для меня.
– Да брось ты!
– Честно. Мне незачем это знать.
– Может, ты всего-навсего не хочешь знать. Мне кажется, ты боишься.
– Чего?
– Боишься узнать, какой женщиной была твоя мать. Боишься, что она была уличной проституткой, наркоманкой или кем-то в этом роде.
– Иди к черту.
– Прости. Ты права. Это не имеет значения. Ты – это ты. А не твоя мать. – Рик наклонился и взял Энди за руку, словно внезапная перемена его настроения – это самое лучшее, что с ней происходило в жизни. Словно она должна растаять в его объятиях, восхитившись его чуткостью. Словно Рик действительно верил, что важно только будущее. Энди просто отвернулась и задумалась…
– Эй, куколка. – Голос портье вернул Энди к реальности. Он покончил с тройкой и их девятнадцатилетней добычей. – Теперь твоя очередь.
Энди не двигалась. Она смотрела, как мужчины снова обступили девушку. Теперь спор шел о том, кто будет первым.
– Так нужна тебе комната или нет? – спросил портье.
Энди не ответила. Наблюдение за индеанкой всколыхнуло иррациональные страхи, вдолбленные ей приемной матерью. Страхи из-за того, кем – или чем – была ее биологическая мать. Ужас при мысли, что сама Энди стала бы такой же, если бы ее не удочерили.
Смятение кипело в ней. Хотелось что-то сделать. Пистолет пристегнут к лодыжке, но это было бы глупо. Она должна была думать как Кира Уайтхук, а не агент Хеннинг. Кира бы просто не вмешивалась. Нельзя спасти мир. Спаси себя. «Вали отсюда, Кира».
– Эй, козел, – сказала Энди.
Мужчины застыли. Самый крупный бросил на нее взгляд:
– Да с кем ты, по-твоему, говоришь?
– Очевидно, с козлом. Ты ответил.
Это его позабавило.
– И кто это у нас там? Еще одна шлюха лезет на территорию сестрицы? Может, устроим конкурс? – Он засмеялся над собственной шуткой.
– Убери от нее лапы.
Его глаза сузились. Он вытащил руку из-под рубашки девушки.
– Ну, и кто там заставит меня сделать это?
Энди так и подмывало врезать ему. Однако не успела она сказать и слова, как девушка шагнула вперед и презрительно уставилась на нее. Ее речь казалась невнятной из-за того, что она вдохнула две минуты назад.
– Вали отсюдова, с-сука. Эт-та мое дело.
Энди застыла, не зная, что сказать. За конторкой раздался грохот. Портье держал в руках дробовик.
– Убирайся, – сказал он, прицелившись в Энди. – Или от тебя мокрое место останется.
Хеннинг снова посмотрела на девушку-индеанку. Та едва могла стоять, но продолжала орать:
– Пшла вон, потаскуха!
Портье взвел курок. Он говорил серьезно. Энди подняла вещевой мешок, повернулась и вышла. Дверь за ней захлопнулась.
