Айзек прервал ее взмахом руки. В его глазах было беспокойство. Речь Лундкуиста задела Андервуда за живое.
– Я сказал, что подумаю.
Энди с досадой смотрела, как Айзек встал из-за стола и вышел из кабинета.
47
Гас не спал с трех часов ночи. Именно тогда Морган наконец уснула. Ночи становились все тяжелее. Для шестилетнего ребенка полторы недели – это целая вечность. Бет не было так давно, что Морган начинала всерьез сомневаться в ее возвращении.
Гас по большей части ухитрялся хранить сомнения при себе. Ему посоветовали держаться перед дочерью уверенно. Это не значило расхаживать по дому с улыбкой во весь рот. И не значило лгать ей. Девочка видела тревогу на лице Гаса, поэтому не было смысла говорить ей, что отец не беспокоится.
Прошлой ночью он, возможно, позволил себе быть чересчур искренним. Это была третья попытка после чтения сказок в одиннадцать часов и еще одного стакана воды в час ночи. Морган никак не могла уснуть. Очевидно, что-то тяготило ее. Гас взял дочь на руки и устроился на диване-качалке, усадив Морган на колени. Ее голова лежала у него на плече. Он чувствовал теплое дыхание на шее, мягкие детские волосы щекотали кожу. Они покачивались при свете ночника с Русалочкой. Прошло несколько минут, и вдруг Морган открыла глаза. Она заговорила, не глядя на отца, прижавшись щекой к его груди:
– Папа?
– Да.
– Что такое вознаграждение?
Гас понял, куда это ведет, поэтому ответил осторожно:
– Это вроде приза, который дают человеку, совершившему доброе дело.
– Один мальчик в школе сказал, что за маму дают награду.
– Это так. Если кто-то сможет вернуть нам маму, это будет доброе дело. И я дам этому человеку вознаграждение.
– И что ты собираешься дать?
– Деньги.
– Сколько?
– Много.
– Все, что у нас есть?
– Нет, не все.
– А почему?
– Потому что нам не нужно отдавать все.
– Откуда ты знаешь?
– Просто знаю.
– Но мама не возвращается. Что, если вознаграждение недостаточно большое?
– Оно достаточно большое. Хотя, если у нас попросят больше, мы отдадим.
Они покачивались в молчании, потом Морган спросила:
– Насколько больше?
– Сколько бы то ни было.
– Ты бы отдал свою машину?
– Конечно.
– А дом?
– Если бы надо было, то отдал бы.
– А ты отдал бы тетю Карлу?
Это вызвало у Гаса слабую улыбку.
– Нет, милая. Мы этого не сделаем.
– А ты бы отдал меня?
– Никогда, – ответил Гас твердо. – Ни за что на свете.
Морган ткнулась носом ему в шею и тихо спросила:
– А ты сам?
– Что я сам?
– Если бы надо было отдать в награду тебя, ты бы пошел?
Гас ответил не сразу. Не потому, что не знал ответа, а потому, что никогда не обдумывал проблему в этом смысле.
– Да. Пошел бы.
Он почувствовал, как девочка еще крепче вцепилась в него. В ее голосе появилась настойчивость.
– Ты бы тоже пошел?
– Нет. Я бы пошел вместо мамы. А мама бы вернулась.
Она задрожала всем телом.
– А что, если бы это была хитрость? Что, если бы вы пропали оба?
– Этого не будет. Не беспокойся. Обещаю тебе, что этого никогда не будет.
Морган крепко-крепко прижалась к отцу всем телом. Она была так близко, что Гас практически понимал ее мысли. Отчетливо чувствовал ее страхи и пожалел, что сказал, будто при каких-то обстоятельствах может уйти. Он крепко обнял дочь и попытался успокоить. Так они просидели почти два часа, пока Морган наконец не заснула.
Уложив дочь, Гас даже не стал пытаться уснуть сам. Ему надо было чем-то занять разум. Предрассветное телевидение не подходило. Газеты еще не принесли. Его взгляд привлекли фотографии на комоде. Их была по крайней мере дюжина. В старых рамках – некоторые еще с тех времен, когда они с Бет только познакомились. Однако дальше фотографии постепенно менялись. Интересная хроника изменений, подумал Гас. Сначала были он и Бет. Вдвоем катаются на лыжах. Вдвоем у горы Хэйстэк в Коннектикуте. Потом пошли фотографии с помолвки и свадьбы. Дальше – фотографии ребенка. Морган в колыбели. Морган с мамой. Гас внимательно осмотрел буфет.
Ни одной фотографии, где рядом с Морган был бы он.
Заинтересовавшись, Гас вытащил из гардеробной старые коробки из-под обуви, где хранились вообще все фотографии. Несколько часов он медленно перебирал их, коробка за коробкой, от старых к новым. Старые были знакомыми и вызывали воспоминания. Новые, однако, выглядели для Гаса действительно новыми. Их все делал не он. Его не было ни на одной из них. Большинство из них он раньше даже не видел.
Гас вернулся к более старым, к тем временам, когда он еще оставался частью семьи. Его любимой была та, где он снял Морган в детской кроватке, ей тогда исполнилось всего восемь месяцев. Еще до того, как у них с Бет все начало по-настоящему рушиться. Солнечный луч проник сквозь щель в жалюзи. Он падал точно на ее кроватку, сверкая, как луч лазера. Морган сосредоточенно таращилась на луч, тянулась к нему, стараясь ухватить крохотными пальчиками. Гас успел щелкнуть камерой, точно уловив момент. Друзья и родные, видевшие этот снимок, реагировали одинаково: «Совсем как папа. Злится из-за того, что не может получить все».
Глядя на эту фотографию теперь, Гас понял ее по-другому. В младенческих глазах Морган не было гнева или раздражения. Просто увлеченность. И такая решительность, что если смотреть на фотографию достаточно долго, то нельзя не отбросить свое взрослое знание законов физики. Можно было поклясться, что малышка сумеет дотянуться и схватить луч. Даже согнуть его и завязать узлом, если захочет. Она обладала врожденным даром делать невозможное возможным, но это не превратило ее в безнадежного трудоголика, как отца. И как стало ясно с годами, еще Морган умела мудро оставлять некоторые вещи в покое и наслаждалась тем, что есть.
В этом она больше походила на мать – на ту Бет, какую Гас помнил.
– Папа?
Он, вздрогнув, поднял голову. В дверях стояла Морган – все еще в пижаме.
– Ты собираешься везти меня в школу?
Гас посмотрел на часы и застонал. Уже десятый час.
– О Боже. Опоздали. – Он начал быстро запихивать фотографии обратно в коробки. В спешке рассыпал пухлую пачку по всему ковру. Морган бросилась на помощь. Она подавала их Гасу одну за другой. Так было медленнее, но Уитли нравилось работать вместе с дочкой.
